Девять смертных грехов

— Агата, хватит, — баронесса делала вид, что гневается. — Ты же слышала, что молодому идальго надо поступать в Примеру. Зачем ему тратить время, чтобы болтать с нами? Или кушать вкусную тушеную свинину, которую наша повариха Ракель готовит лучше всех по эту сторону Великого океана?

Я чуть не рассмеялся. В этом была вся баронесса Валери — ничего не говорила прямо, но в то же время ее доброту невозможно было не заметить.

— Ваше предложение покорило мое сердце, — я прикинул, сколько нам еще ехать. — Мне кажется, что на месте мы окажемся за день до официального приема, так что, если вы поделитесь со мной кровом и той самой чудесной свининой, я буду только безмерно благодарен.

— Вот! Видишь, какой вежливый мальчик? Ах, если бы все ишпани были такими, — радостно и одновременно грустно всплеснула руками баронесса.

* * *

Так мы и ехали вместе оставшуюся неделю до столицы. Днем болтали, по вечерам занимались тренировками. Бен натаскивал Гура, вбивая ему в мышечную память движения осеннего стиля, я раскрывал сознание и сливался с голубой королевской лилией. Баронесса же с Агатой садились чуть в сторонке и наблюдали. Это удивительно, но им на самом деле было интересно следить за нами, и я порой даже отвлекался, слушая их разговоры.

— А почему Ману замирает, не доведя удар до конца? — спросила Агата.

— Это зимний стиль меча, — иногда мне начинало казаться, что старая баронесса знает вообще все на свете. — Мой муж обучал стражу осеннему, но этот малыш может немного больше… Присмотрись, его клинок замирает на месте, но воздух вокруг него колышется, словно над пламенем костра.

— И что это значит?

— Это значит, что он собрал силу удара и смог удержать в мече. Она не исчезла, она прямо в нем, и это, конечно, невероятно. Если бы сейчас кто-то коснулся его клинка, то эта сила вырвалась бы наружу и рассекла глупца на части.

Гур, который до этого бросал взгляды, то на Агату, то на меня, тут же отвернулся и растерянно почесал лохмы на затылке. Смешной он… И вся эта компания. Было в каждом из них что-то наивное и домашнее, словно рано им еще было выходить в жестокий внешний мир.

Я отпустил собранную силу и погрузился в новое движение, доводя его до автоматизма. Удар за ударом. Мое тело впитало в себя мощь клинка восьми смертных грехов и стало сильнее. Сильнее и в то же время неправильнее, нарушив природный баланс. И вот сейчас, сливаясь с голубой королевской лилией, я этот баланс восстанавливал. Вчера закончил с левой рукой, до этого были тело и ноги, а сегодня у меня почти получилось погрузиться в новую силу целиком. С головой… Осталось совсем немного… Уверен, уже завтра я смогу довести тренировки до конца, и тогда по словам сердца нежити мне должна будет открыться сила моей крови. И чистота.

А еще завтра мы прибываем в столицу. Давно я не ждал рассвета с таким нетерпением.

* * *

Баронесса звала меня присоединиться к ним с Агатой в карете, и это было бы разумным решением, учитывая мои неприятности с Давидом Асторга. Вот только мне так хотелось увидеть столицу королевства своими глазами… И вот мы поднялись на очередной крупный холм, и впереди раскинулось черное море. Дома, дома и еще раз дома… А между ними дороги, словно сложнейшая паутина, по которой, плевав на здравый смысл, маршировали тысячи муравьев. Горожане, идальго — все куда-то ехали по своим делам, и им не было никакого дела даже до того, что солнце еще не показалось.

Серо-черный бесконечно бегущий город. Я ждал чего-то величественного, как замок Моргана или дворец герцога Альба, только гораздо масштабнее, а увидел что-то больше похожее на порт. Та же суета и движение без остановки.

— Подожди, — занавеска в карете отодвинулась в сторону, и в окошке показалось лицо баронессы. Та почему-то хитро улыбалась. Поняла, о чем я думаю?

— Чего ждать?

— Просто подожди…

Она не договорила, потому что в этот момент из-за края горизонта показалось солнце и его робкие первые лучи начали отражаться от крыш домов. А еще от множества натертых до блеска щитов, расположенных на стенах. Это было безумно дорого, но оно того стоило. Свет разом окутал весь город — и сверху, и пробившись даже на самые узкие и забитые улицы. Серость исчезла без следа, черные дома оказались на самом деле белыми, а движение жителей напоминало не муравейник, а ток крови и удары сердца.

— Красиво, — вырвалось у меня.

— Однажды король франков придумал называть себя королем-солнцем, — у баронессы Тьюира, как всегда, нашлась история, подходящая под ситуацию. — Ваш король услышал об этом, обиделся, но решил ответить не словом, а делом. Он был молод, Филипп Четвертый, и еще не получил прозвище Великий, но в нем оказалось достаточно силы воли, чтобы довести дело до конца. Именно при нем придумали и установили систему световых щитов, из-за которой столицу часто называют городом солнца.

— Чистота в небе и на земле, — я вспомнил девиз, выбитый на стене крепости Мантуя, сердца столицы. Отец рассказывал про него всего раз, но эти слова намертво засели в голове.