Девять кругов мкАДА

«Я тоже?» – чуть не прыгнуло на язык. Но я промолчала, и неозвученный вопрос остался во рту нежданной горечью.

Артемий был старшим в нашем отряде. Жаль, я никогда не задумывалась, с чем это связано.

– Советую научиться тому же. Короткий срок годности работников – обратная сторона нашей работы. В нашем деле любой может умереть, ты прежде всего. Помни об этом. Если, конечно, для тебя Управление не игрушка, где можно загрузиться с последнего сохранения. Для Сани и Паши, судя по их клоунским перепалкам на заданиях, примерно так оно и было. – Проводник пригубил вина: глаза над бокалом ничего не выражали. При светлых волосах глаза у него были карие, с отливом в зелень. – Наш сегодняшний Черный был еще довольно бестолковым. Тот, который перебил моих предыдущих Бойцов, нападал из темных углов, устранял одного и скрывался.

– А ты-то тогда как выжил?

– Сбежал, – бесхитростно ответил Артемий. – Его уже другой отряд добил.

«Черные» были сокращением от «черных душ». Эту категорию призраков делили на три: души черные, серые и белые. Все они были людьми, ушедшими раньше срока, но последние не причиняли вреда и вообще часто эволюционировали в Хранителей – оставались со своими семьями, например, берегли их от мелких неприятностей. Серыми вроде становились самоубийцы; они были не столь благодушны, творили мелкие пакости, но оставалась возможность поладить с ними полюбовно и умиротворить разговором. А вот черные… Одно прикосновение – остановка сердца.

Едва ли не самые опасные твари из тех, с кем нам приходилось сражаться.

Я следила, как Артемий обводит пальцем край бокала. Зацепилась глазами за красные пятна на кончиках пальцев.

– Не обращай внимания, – сказал Проводник, перехватив мой взгляд. – Обычное дело.

– Все еще не могу понять, с чего бы нашему оружию обжигать Проводников.

– Знаю не больше твоего. Многое в работе Управления нужно принимать за должное. Пальцы сходу не отрезает, и на том спасибо.

– В нашей реальности им сложно что-либо отрезать. Его только близость духа в катану преображает. А так это просто иайто. – Я искоса следила за переливами жидкости цвета венозной крови, лизавшей стенки бокала при движении. – Давно хотела спросить, почему Артемий, а не Артем.

– А почему Василиса, а не Катя?

– Родители любят славянщину.

– Вот и мои. Фамилия обязывает. Хотя это не помешало им отбыть на пэ-эм-жэ в Лондон.

– Почему ты тогда здесь?

– С ними уехала сестра. Сын, стоящий на учете в психушке, им там ни к чему, – веселый голос до дрожи не соответствовал взгляду. – Впрочем, я безобидный псих с явной положительной динамикой. Лечение помогло, галлюцинации прекратились. Иногда меня даже навещают.

– И давно ты… на учете?

– Не очень. Видишь ли, я еще в детстве поверил, что я – нормальный. Просто вижу то, чего не видят другие. Многие рассказывают родителям… боятся того, что им открывается. Я сразу знал, что ничем хорошим это не кончится, и прокололся только в двадцать один год, когда на меня напали.

– Кто напал?

– Мавки. Я от них отбился, как мог, но, к несчастью, при свидетелях. Те скрутили психа, который дрался с пустотой, и вызвали санитаров со смирительной рубашкой. Так я и попался. – Артемий потянулся за телефоном. – Ты вроде высохла немного. Давай я такси вызову.

Это все вино виновато, решила я поутру. Но тогда лишь спросила еще одно, что давно не решалась спросить:

– А если я не хочу уезжать?

Артемий странно посмотрел на меня – как на дуру, видимо. Безмолвно поднявшись на ноги, убрел куда-то по направлению в коридор. Я не осмелилась обернуться и посмотреть ему вслед.

И впрямь дура…

Теплые руки коснулись волос, от неожиданности почти заставив вздрогнуть, пропуская пряди между осторожными пальцами. Теплое дыхание обожгло висок, теплые губы коснулись щеки. Это похоже на программу любого кю, подумала я, пока еще могла думать. Прикосновение как укол, поцелуй как рез: в висок, в ухо, в шею, в оголенную ямку ключицы. Кисти рук – тоже уязвимое место. Кончикам пальцев – особое внимание. Не спускаясь даже до среднего уровня, одними верхними стойками опутать противника красными нитями сладкой беспомощности, заставить выгнуться струной…

Прошла вечность, прежде чем его пальцы расстегнули верхнюю пуговицу моей рубашки.

– Не пожалеешь, Василек? – шелком коснулся уха его шепот.

– Утром узнаем, – ответила я грудным, чуть хриплым, совершенно не моим смехом.

Не пожалела.

* * *

К лифту идем осторожно, с оглядкой: хотя Леонид чувствует след, устроить здесь засаду легче легкого.

Все тихо. Молчат почтовые ящики, смотрит телевизор консьержка. В подъезде пахнет стряпней из какой-то квартиры. Картинка может показаться мирной, не знай мы – эта безмятежность не сулит ничего хорошего.

Пока едем на одиннадцатый этаж, Пашка взводит курок револьвера, а я вытягиваю клинок из чехла: наверху встреча станет неизбежной, и к ней надо подойти во всеоружии. Особенно когда противник как никто знает твои привычки.