Девять кругов любви

Он нервно шагал взад и вперед по траве, мокрой от только что прошедшего дождя. Дрожащими пальцами вынул мобильник. Андрей молчал, но Юдит, сразу узнав его дыхание, ахнула:

– Это ты! – И потом: – Видишь, Бог есть…

Андрей понял, что она…

– Нет, я не плачу, – быстро проговорила Юдит.

Внезапно его охватила страшная жалость к ней и себе самому. Но выразить это было выше его сил, и он только беспомощно пробормотал:

– Что ты делаешь?

– Я… Вспоминаю прошлое… как старушка, у которой все давно окончилось. Стараюсь понять, почему происходит то, а не иное. Вот два человека, почти одинаковые, я и Орли, но жизнь у нас сложилась совершенно по-разному. – Юдит замялась. – Я… не рассказывала тебе… Той ночью, когда «это случилось», я предложила ей поменяться кроватями, пошутила, что хочу видеть ее сны. Но это была ложь. Я легла в ее постель потому… Может быть, я предчувствовала то, что будет дальше. И Орли тоже, наверное, все знала, но согласилась, только очень пристально глянула на меня.

Юдит помолчала.

– Это была такая игра, – тихо продолжала она. – В детстве, да и потом, повзрослев, мы играли друг с дружкой, менялись именами, подражая голосу и жестам другой. Даже родители путали нас. Иногда мне передавалось их замешательство, и я, как они, переставала понимать, кто из нас кто… А потом Орли… умерла.

Голос Юдит был еле слышен.

– Конечно, время притупляет все. Но порой, как на вечере нашей свадьбы – или что это было – я с прежней остротой вижу сестру. Тогда сознание вины за то, что я жива, а она – нет, снова стирает разницу между нами, я становлюсь Орли, а Орли – Юдит, и отдаю ей лучшее, что выпало мне на долю, а взамен беру… этого мерзавца с липкими руками…

– Как ты сказала? – вскрикнул Андрей. – Боже мой, я мог бы понять, что все твои… грехи существуют только в воображении, а ты… – вспомнил он слова отца, – чистое, безвинно страдающее существо…

– Спасибо… Ты один знаешь, кто я… Только один… – и задохнулась.

– Ты ведь не плачешь, – напомнил он.

– Нет, – сказала Юдит, всхлипывая и смеясь…

– А теперь скажи, ты уже знаешь, как это по-русски.

– Лублу тэбя!

Радость, подстегнутая жгучим шотландским зельем, требовала от Андрея немедленно совершить что-то необычайное, ага, сказал он, тут у вас уже происходило кое-что потрясающее, ходил здесь, не омочив ног, один еврей, что ж, русских этим не удивишь, нам и море по колено, так, спускаемся вниз, и пошли, пошли, идем не хуже других, хотя здесь мелко, настоящего дождя нет давно, наверное, и тогда, двумя тысячами лет раньше, стояла засуха, погоди, тут, кажется, поглубже, но ничего, не тонем, еще шажок, черт! – он отпрянул от скользкого прикосновения какой-то рыбы и, попав в водоворот, закружился, начал падать в бездну, дыхание прервалось, серая пелена застлала глаза, и, почти теряя сознание, он увидел сквозь толщу волн Юдит, отца, и вдали – женщину с нимбом светлых волос и всепрощающей улыбкой, он не сразу понял, что это она… Ему захотелось произнести ее имя, как звал маму ребенком, подражая отцу – Маша, и вдруг заметил, что ее прекрасное лицо обращено куда-то поверх Андрея, словно она теперь не принадлежала только ему одному, и он прошептал, погибая:

– Мария, спаси меня!

Его плечи обхватили чьи-то проворные руки. Два рыбака втащили в лодку Андрея, который все же нашел в себе силы подумать: разве их не должно быть двенадцать?

Потом, обтертый до красноты остатком того же коварного виски, он сказал отцу:

– Это очень странное место… Я видел… маму…

– Ну, мне известно твое воображение, – проговорил Дмитрий Павлович. – В детстве ты часто спал у бабушки, а там, на стене, висела картинка из разноцветной фольги. Сюжет был банально-рождественский: обязательная томная луна, заснеженная елка и, конечно, сусальный ангел. Но в этом китче скрывалась тайна – при малейшем движении глаза линии и краски начинали меняться, превращаясь во что-то серьезное, значительное, никогда не повторяющееся. Луна, например, могла стать печальным лицом женщины, ангелочек – бегущей фигурой испуганного ребенка. Я не раз просил снять это странное произведение, но потом понял, что оно не пугает тебя. Ты лежал в кроватке, поворачивая голову туда и сюда, чтобы увидеть все новые образы, и улыбался. Так, наверное, развилась у тебя потребность фантазии, что – к добру или злу – осталось до сих пор…

Андрею не хотелось спать, он с трудом отказался от мысли снова позвонить Юдит, вздремнув немного, принялся ворочаться с боку на бок и, чуть забрезжило утро, разбудил отца:

– Вставайте, ваше сиятельство, нас ждут великие дела!

До Иордана они добрались за четверть часа. Библейская река буднично текла меж невысоких берегов, поросших камышом. Было тихо и сумрачно. Вверху группа мощных эвкалиптов, скорбя, окружала изломанный пень, оставшийся от их рухнувшего брата, а на опушке одиноко стояла палатка какого-то заядлого любителя природы.

Отец протянул Андрею небольшую бутылочку:

– Ну-ка, наполни ее для твоего деда. Будет подарок к его дню рождения. Шутка ли, восемьдесят пять лет!