Девять дней

Миррер задумался, но через час мы уже были в доме Хьюсов. Профессор сразу узнал Мари, как и она его. Она была очень любезна. Несколько раз поблагодарила его за то, что он помог ей на корабле и предложила чаю. На меня же она снова не смотрела. Но я видел, что делала она это намеренно, но уже не с недовольством, а со смущением или даже стыдом. Пока мы пили чай она спросила, как моя рана на шее, поинтересовалась Хоффишем, но все время краснела и не смотрела мне в глаза. С профессором же, напротив, ей было легко. Она расспрашивала его о путешествиях, студентах, о гипнозе и о многом другом. Я казался лишним в этой компании.

— Мисс Мари, я привел профессора для того, чтобы он помог мне определить более точный диагноз, — вмешался я, когда Мари начала с любопытством подобным ребенку, расспрашивать профессора о его студенческих годах. Профессор удивленно посмотрел на меня, видимо возмущенный моей бестактностью. Но мне надоело сидеть и поглядывать на часы, слушая через фразу эту милую беседу.

— О, я… очень благодарна, — запнулась мисс Мари, — Роберт рассказал мне. Мне так стыдно, что я…

— Не нужно, вы здесь не при чем, — отрезал я.

Я пояснил, что отличить галлюцинации от реальности бывает сложно, особенно в ее случае, а потому попросил мисс Мари забыть о недоразумении. Вернее, я предложил ей забыть о последствиях, но ни в коем случае не забывать о самих галлюцинациях. Она должна научиться отличать явь от игр мозга. Она печально улыбнулась и впервые за долгое время посмотрела мне в глаза. Ах, ее зеленые глаза! Такая прекрасная редкость.

Профессор задавал ей стандартные вопросы. Я наблюдал со стороны, стараясь сделать вид, что меня нет. Я следил за реакцией мисс Хьюс и записывал ее в блокнот. Позже приложу записи к ее истории болезни.

Она отвечала охотно, будто сама хотела поскорее во всем разобраться. Профессору удалось расположить ее к себе настолько, что она не постеснялась поведать и о своих галлюцинациях со мной, которые стали причиной очередного приступа истерии. Мисс Мари сказала, что собиралась спать, как в окно постучали. Она открыла его и заметила меня. Я даже подарил ей розу, которую, как оказалась, она искала утром, но так и не нашла. Я был любезен и даже немного раскрепощен. Говорил ей приятные слова, которые только желает услышать женщина от мужчины, которого… Тут она замолчала, видимо, вспомнив о моем присутствии. Она прокашлялась и сказала, что я поцеловал ее в губы по-настоящему страстно и ушел, попросив ждать визита вновь.

— В котором часу это произошло? — спросил профессор. Мисс Мари задумчиво помолчала.

— В половину десятого, полагаю. Но во время… галлюцинаций на часах было ровно три ночи.

Профессор задумчиво промычал.

— В котором часу вы, мой дорогой друг Ричард, прибыли в поместье, чтобы оказать помощь бедной мисс? — он обратился ко мне, развернув свое полное тело вполоборота.

— Не помню, мне казалось, не было и девяти, — подумал я, — надо уточнить у мистера Хьюса.

Дождавшись возвращения инспектора Хьюса, нам удалось выяснить, что припадок мисс Мари начался около восьми вечера. Профессор недоумевал, почему мисс Мари путается во времени и предположил самый печальный исход.

— Боюсь, мой друг, — сказал он и закурил трубку, как только мы покинули дом Хьюсов, — это не истерия. Вероятнее всего — шизофрения в ранней, очень ранней стадии.

Мы расстались с профессором около семи вечера. Он пообещал что-нибудь придумать и подбодрил меня, заявив, что шизофрения — не приговор. Я сделал вид, что испытываю к мисс Мари лишь профессиональный интерес. Но, кажется, профессор не поверил. Он как-то странно посмотрел на меня, а потом ухмыльнулся хитро.

Чтобы отвлечься от мыслей, что я лечил мисс Мари совсем не от того, от чего следовало, я решил навестить Хоффишера.

Когда я вошел, он сидел на полу. Ноги вытянуты, руки на бедрах. Взгляд его был отрешенным, но когда он увидел меня, то тут же оживился, но не встал.

— Доктор Филдс! Я так давно вас не видел, что решил, что вы оставите меня после того случая.

Он хлопнул в ладоши и сложил их домиком перед лицом, будто собирался молиться.

— Простите меня, доктор. Я не хотел причинить вам боль. Он заставил меня.

— Кто?

— Он.

Я пожал плечами, дав понять, что не имею представления о ком речь.

— Он сказал, что скоро придет, и я понесу его слово, и все увидят и уверуют, а те, кто не верует, будут биться головой о пол до крови, пока не уверуют. И вас, доктор, он не любит, потому что вы не веруете.

— О ком речь, Брайан? — я на всякий случай, сделал шаг назад, потому что Хоффишер поднялся на ноги. Заметив мою реакцию, он выставил руки вперед.

— Я не стану вас обижать, только не вас. Вы так добры ко мне.

Хоффишер медленно подходил ко мне, держа руки на виду. Я опасался, но старался не подавать виду. Говорят, если зверь учует страх, то он обязательно набросится.

— О ком ты говоришь, Брайан? — повторил я свой вопрос более громким голосом и приказным тоном.