Девять

– Я в этом убежден. Тянутся к Солнцу, осваивают космос. Становятся все более и более интеллектуально развитыми. Некоторые и разумом мужают.

– Хочешь, открою тебе одну тайну, раз уж у нас такой душевный разговор зашел?

– Про Дедала, отца своего, станешь ты мне говорить?

– Нет, не про него; про него в следующий раз. Тоже еще тот фрукт – палец в рот не клади. Одна история с куропаткой – Perdix perdix — чего стоит… А корова для Пасифаи? А рабыни? Ни одну тунику мимо не пропускал. Тьфу! Нет, Дедал, слышь, не мой герой. Я про Гомера расскажу. Знаешь, как он ослеп?

– Ну, мало ли причин живому в этом страшном мире остаться без зрения…

– Он первый воспарил к Солнцу. Он, а не я.

– И как ослеп?

– Острые и горячие лучи Солнца выжгли ему глаза. Перестал видеть – вот память и обострилась. Потому и запомнил всю «Илиаду» и «Одиссею» до конца. Вот я сколько ни пытался – ни фига не вышло. Не дал Зевс памяти, обнес, сука, дарами своими. А знаешь, кто реальный автор этих поэм?

– Не знаю, откуда ж мне знать. Сейчас я, полагаю, услышу сенсацию?

– Вообще-то, это всего лишь слухи, так сказать, официально не подтвержденная версия. На Крите болтали разное. Но склонялись к мысли, что … (тут он понизил голос – П.) – это наше все.

– Кто, кто?

– Минотавр в пальто. Сам попробуй догадаться. Это же элементарно.

– С чего ты взял, что я могу догадаться?

– Как с чего? Ты же у нас… (тут он вновь понизил голос – П.)

– Кто, кто?

– Да ладно прикидываться, на Крите любой сопливый мальчишка, еще даже не сведущий в эротике, это знал!

– Ты думаешь, и я там был?

– А то!

– Ты мне столько загадок задал – просто голова кругом.

– Как будто в лабиринт попал? Это мне знакомо.

Темнота.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

5

5.7.

Я должен был ехать сразу в Рим, но я решительно воспротивился и изменил маршрут: сначала из Венеции во Флоренцию. Потом опять в Венецию. И только потом в Рим. Зачем такие зигзаги?

Зигзаги – только для непосвященного. Я хотел побывать во Флоренции по причине отчасти прозаической: именно там Алигьери встретил прекрасную флорентийку Беатриче, именно там зародилось чувство, которое впервые в мире будет названо «духовным единством души с любимым предметом»; уже тогда Данте назвал любовь «разумным» чувством, «стремлением к истине и добродетели». Казалось бы, что здесь такого?

Он поставил любовь в один ряд со «стремлением к истине и добродетели». Он привязал чувства к разуму. Это называется не просто опередить свое время; это называется навсегда опередить любое время, какое бы ни стояло у вас на календаре. Данте каким-то сверхусилием, посредством невероятного прозрения единожды и однократно – легко при этом, невероятно легко, вдохновенно! – вознесся на 9 уровень, просочившись сквозь гносеологические барьеры и ловушки. Как он, по-вашему, проникся идеей кругов, пусть не спиралевидных, не переходящих друг в друга, но все-таки кругов, иерархически расположенных?

Вряд ли он был подготовлен к этому, вряд ли сам понимал, что ему удалось совершить. Но такие вылазки за пределы возможного, непонятные и никому не нужные сегодня, подготавливают завтра – если, конечно, оно наступит. Наше будущее должно охранять настоящее и корректировать прошлое. Будущее в каком-то смысле важнее прошлого и настоящего.

Прошло 700 лет. Данте как не понимали тогда, так не понимают и сейчас. Я испытываю особого рода слабость к таким вот феноменам: к простым, но глубоким вещам, которые навсегда опережают любое время, в какое бы ни жил человек. Я постоянно в поисках 9 уровня, который всегда рядом, всегда под рукой, но недосягаем при этом, словно какая-нибудь звезда Плутон. «Евгений Онегин» – именно такая вещь. «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей». И в конце – любовь, как искупление всему, как победа над презрением. Пушкина не понимают всего 200 лет. Александр Сергеевич еще молодой лишний. Но на нем навсегда незримый отпечаток 9 уровня. Именно в этом смысле он избранный, ни в каком другом. А во лбу звезда горит, звезда Пентагон…

Я хочу сказать, что 9 уровень достижим, он уже неоднократно бывал достигнут. И следы этого уровня даже зафиксированы на материальных носителях. Вот я держу в руках томик «Онегина», вот читаю, вот прикасаюсь к этому уровню, проникаюсь им, впускаю его в себя или, если угодно, проникаю сквозь игольное ушко (весь мой ментальный состав волнуется и реструктурируется) – и вдруг, заряженный энергией этого уровня, выхожу в жизнь, чтобы мгновенно сообразить, что я не от мира сего. Хотя именно я, и никто иной в такой степени, являюсь плотью от плоти этого мира. Я. От мира. Сего.

А вот Сократ с Платоном уже поболее Александра Сергеевича ворочаются в гробу. «Есть только одно благо – знание, и есть только одно зло – невежество». Это Сократ. Вопросики есть? Знание – это познание, мышление, понимание. Если Сократ прав, то история человечества представляет собой череду предсказанных унылых катастроф. Скука.

Скажу больше: истории пока нет. Есть только миг, за который все судорожно хватаются.