– Может, мы и не в состоянии помогать школе деньгами, как эти семьи с папочками адвокатиками, – сказала она, – зато мы помогаем школе искусством! Получите, сучки! – она сделала многозначительный замах рукой в воздух.
– Это мы сучки или монашки? – спросила я, опустив голову на подголовник.
Мама обдумывала ответ.
– Думаю, это такой риторический оборот.
Я посмотрела назад в своё зеркало на козырьке и увидела, что Луна улыбалась, хоть и старалась сдержаться. Она отвернулась к окну, но я всё равно могла видеть её.
В тот день в машине мы сидели как неаккуратно начерченный треугольник: углы между нами постоянно менялись, но потом возвращались к исходным градусам. Так было с нами и в жизни: мы всегда старались понять друг друга, даже, если, чаще всего, могли понять лишь наполовину.
Глава 11
Сидя в одинаковых чёрных креслах из кожи и сложив руки на колени, мы ждали. Из окна гостиничного номера виднелось серое моросящее небо Сиэтла. До сих пор помню рисунок на обоях и силуэты четырёх тюльпанов с картины над кроватью. На столе между нами лежал тест на беременность. Уже использованный. Кит купила его в аптеке по дороге из клуба, где мы накануне настраивались, и принесла его мне завернутым в полиэтиленовый пакет.
Я взглянула на него ровно в тот момент, когда начал проявляться синий плюсик. Поначалу бледный, но становившийся всё отчётливее, подобно звезде, чья яркость нарастает на фоне темнеющего неба. Я взглянула на Кирена. Его глаза округлились. Он положил руку поверх моей и сжал её, и только в тот момент я осознала, что всё ещё сдерживаю дыхание. Резко выдохнув, я закрыла глаза, после чего снова открыла их. Плюсик был на месте, как и полностью шокированный Кирен. На месте были и те изящные красные тюльпаны в синей вазе. До меня донёсся голос, и лишь мгновение спустя я поняла, что он принадлежал Кирену.
– Чёрт!
Глава 12
Моя первая встреча с Джеймсом произошла в университетской столовой, обставленной красными виниловыми диванчиками и столами с закруглёнными углами. Луна привела меня туда перекусить яичницей и тостами. Когда же на тарелках остались лишь крошки и корки, появился он… и подъел их.
Джеймс оказался довольно симпатичным высоким парнем со взъерошенными русыми волосами и выразительными тёмными глазами. Одет он был в узкие джинсы и чёрную футболку. Войдя, парень сообщил нам, что у него только что закончилась пара по курсу «Воин в поэзии».
– После таких занятий тебе не захотелось отправиться на войну? – спросила я, разминая пальцами пакетик с сахаром.
– Нет, – ответил Джеймс. – После таких занятий мне захотелось съесть сырный омлет.
И он заказал его себе у проходившей мимо официантки.
Джеймс вмиг очаровал меня. Он был милым, смешным и жутко умным. До двенадцати лет он жил в Лондоне, после чего переехал вместе с родителями—драматургами сюда, на Манхеттен. Вот почему за округлыми американскими гласными в ряде слов скрывался его роскошный британский акцент. «Большое значение имеет то, где я впервые услышал слово», – как-то сказал он мне, поэтому слова «геометрия» и «Бейонсе» звучали из его уст очень даже по-американски. Сидя за тем столом, я вдруг поняла, что была готова слушать Джеймса весь день.
В тот день Луна рассказывала про их планы собрать группу, а Джеймс воодушевлённо ей поддакивал. Они познакомились на концерте, проходившем в нижней части Манхэттена, и в конце вечера она вложила ему в руку свой номер телефона. Она написала его на клочке от билета.
– Почему ты просто не вбила свой номер ему в телефон? – удивилась я.
– Как романтично! – ответила Луна. – Ты бы хотела, чтобы я сказала: «Джеймс, ты не против, если я впишу свой номер тебе в телефон на случай, если тебе захочется позвонить? – и она изобразила в воздухе, будто печатает цифры. – Издеваешься?
Ничего-то я не понимаю в любви.
– А ручку ты где взяла? – спросила я. Она закатила глаза и направилась к кассиру, чтобы оплатить чек.