– Этакий космический корабль, привёзший с собой пришельцев, – сказала однажды Тесса, после того, как скульптура простояла там несколько месяцев. Подруга смотрела из окна класса математики на парня в футболке с надписью «Sonic Youth». Он пялился на скульптуру. Протягивая к ней руку, он осмотрелся, что выглядело так, будто до него вдруг дошло, что трогать её не стоит. Должна признаться, что мама творила что-то волшебное с металлом, что-то, что, казалось, выходило за рамки простой плавки и ковки. Её работы были сделаны не просто из стали, а из материалов; не одной лишь плавкой, а силой.
Торжественное открытие школьной скульптуры состоялось в пятницу после занятий, и многие из наших с Луной подружек пропустили свои автобусы, чтобы присутствовать на нём. Монахини одели брючные костюмы и красивые туфли, при этом выглядели слегка смущёнными, но счастливыми. У подруг был тот взъерошенный вид, какой бывает в конце дня: расстёгнутые кофты, юбки закатаны выше разрешённой длины. Но они были в восторге, ведь это могло сойти за великое событие для Сэнт-Клэр, да и моя мама была вообще-то самой большой знаменитостью, кого они знали.
Меня же расстроило то, что «открытие» оказалось преувеличением: скульптура была открыта для обзора с самого начала. А я то представляла себе, как мама стянет с него, подобно фокуснику, белую простынь или, может, большой кусок брезента, похожий на тот, что был у нас в детстве на уроках физкультуры. Музыка тоже могла бы быть; камерный оркестр мог бы сидеть на стульях на траве и играть какую-нибудь мистическую мелодию. А проезжавшие на машинах люди сигналили бы нам.
Тем не менее, несколько машин нам побибикали, хотя, думаю, это были мальчишки из академии Делпа, ехавшие после школы домой. Как бы там ни было, казалось, что мама была довольна открытием. Сестра Розамунда толкнула небольшую речь («Мы так благодарны этому талантливому скульптору и выпускнице, а также матери двух наших блестящих учениц», – сказала она, и Луна поддела меня локтем и прошептала: «Это каламбур такой?»). После чего подошла мама и встала с сестрой Розамундой напротив скульптуры, чтобы сестра Моника смогла их сфотографировать. Затем нас с Луной попросили подняться для ещё одной фотографии. Тесса и Эви гримасничали мне из толпы. После этого был приём в библиотеке, где мы все ели свежие овощи и пирог. В самый разгар мероприятия я заметила, что Луна пропала.
Мама разговаривала с Тессой и сестрой Лизой, единственной монашкой в нашей школе младше сорока, остававшейся загадкой для всех нас. Никто не видел, как я ушла. Я прошла по коридорам, таким тихим, что от моих шагов раздавалось эхо. Затем, миновав фойе с окнами из стекла яркого синего цвета, я вышла на улицу. От главного входа в школу вниз спускались два пролёта лестниц, и оттуда, с самого верха, я увидела Луну, сидевшую на лужайке перед школой, прислонившись к клёну. Она смотрела на скульптуру.
За минуту я спустилась по лестнице вниз, прошлась по газону, и, дойдя до сестры, села рядом с ней в траву, скрестив ноги. Она молчала, поэтому я стала смотреть на машины, мчавшиеся мимо нас по Мэйн стрит и на светофор, сменившийся с жёлтого на красный, а потом на зелёный. И тогда она заговорила.
– Тебе никогда не хотелось иметь нормальную маму? – спросила Луна.
– Нет, – сказала я. Я даже не стала думать над ответом. Да я и не поняла, что она имела в виду.
– Ну, к примеру, маму адвоката, или доктора, или библиотекаря, или ещё кого, – она выдернула небольшой клочок травы и бросила его. – Учительницу старших классов.
– Мама и так учительница.
– Это не то же самое. Мама была знаменитостью, а сейчас нет, ну, или, может, чуть-чуть. Я говорю обо всей это кутерьме со скульптурой. Если ты не хочешь быть знаменитой, тогда просто не будь ей, так? – Луна посмотрела в сторону школы, словно она говорила это нашей маме, стоявшей в библиотеке с тарелкой в руке. – Но, видимо, не может она по-другому доказать, что она лучше всех.
Было удивительно слышать это от Луны и признавать то, что ей нелегко было уживаться с маминым талантом. Кстати, то, что чувствовала сестра по отношению к нашей маме, было похоже на то, как я чувствовала себя с Луной. Она всегда была ярче. Она всегда будет лучше меня во всём.
– Мама будет искать нас, – сказала я.
– Страшнее то, что сестра Розамунда будет нас искать, а мне нельзя снова злить её, – она приподнялась, сев на колени, и стряхнула с себя траву.
Луна встала и подошла к краю скульптуры. Стоя возле орбиты, она дотронулась до одной из самых маленьких сфер. Теперь в её руке была крошечная планетка.
Когда она отдёрнула руку, я почему-то рассчитывала увидеть в ней тот железный шар, но её ладонь была пуста.
Позднее, когда был съеден весь пирог и ушли все мои подруги и учителя, настало время и нам покинуть парковку: мама за рулём, я на пассажирском сиденье, Луна – на заднем. Мама немного сильнее, чем нужно, надавила на газ, и мы выехали в сторону Мэйн стрит.