Девчонки, я приехал!

— Вы ещё ни в чём не разобрались, — отчеканил Гицко.

— Сейчас как раз разобрались, — уверил Колокольный. — Вот и всё, товарищи. Мне добавить больше нечего. Забирайте!

И он кивнул тем самым незнакомым людям, которым в первую минуту удивился Сергей Ильич.

— Без рук! — рявкнул Гицко. — Я сам пойду! Я генерал! А вы ещё заплатите, майор. Дорого заплатите!..

И пошёл к двери.

Колокольный кивнул, но у самой двери хлопнул себя по лбу и вернулся.

— Есть что добавить!

Он подошёл к Сергею Ильичу и потряс ему руку:

— Поздравляю с законным браком, товарищ инженер!

Октябрь 1957 года, Москва

— Комсомольское собрание факультета предлагает!.. Ты успеваешь записывать, Валя?

— Успеваю, успеваю!

— Комсомолке Кольцовой-Гараниной поставить на вид и вынести устное предупреждение!

— С занесением? — деловито осведомилась Валя, продолжая писать.

— Сказано же — устное! За систематическое превышение… за постоянное становление…

Валя макнула перо в чернильницу и подняла кудрявую голову, ожидая продолжения.

Запнувшийся на формулировке комсорг слегка покраснел.

— В общем, — собравшись с силами, закончил он, — за то, что комсомолка Кольцова…

— Кольцова-Гаранина! — поправили с места.

— Да, Гаранина систематически ставит личное выше общественного!.. Устное предупреждение!..

— Гоша, — сказала Надинька с величайшим изумлением, — что такое ты говоришь?..

Когда вывесили объявление о собрании и о том, что будут разбирать «дело комсомолки Кольцовой-Гараниной», Надинька изумилась в первый раз и долго приставала к комсоргу, что такое она натворила — учится на «отлично», общественную нагрузку имеет, нормы ГТО сдаёт. Комсорг хмурился и загадочно отвечал, что «ей лучше знать», а Надинька клялась, что не знает, даже не догадывается.

Во второй раз она изумилась, когда рассказала о собрании Серёже — по телефону. Она была уверена, что он рассмеётся и скажет, что это глупая ерунда, но он неожиданно сделался озабочен.

— Главное, никого не слушай, — сказал он серьёзно. — Что бы тебе ни говорили. Не слушай, и всё.

— Как это? — не поняла Надинька.

— Думай о своём и не спорь. Главное — не спорь. Не пытайся ничего доказать. И объяснить.

— Серёжа, но я ни в чём не виновата!..

— Я знаю, — сказал он тихо. — И в твоём комсомольском бюро все знают. И специально делают.

— Зачем?

— Это не телефонный разговор, Надежда. Мы потом всё обсудим, ладно? Я скоро приеду в Москву.

Надинька очень старалась сдержаться и всё же не смогла.

— Ты никогда не приезжаешь! — с горечью сказала она. — Я всё время одна.

— Нет. Ты не одна. Ты с доктором и Агашей.

— Это совсем другое, Серёжа!

Он помолчал, а потом перевёл разговор на предстоящий переезд.

Ему выделили служебную квартиру, и Надинька с Агашей перебирались в неё, а доктор оставался.

Но в данный момент Надиньку интересовал не переезд, а как раз комсомольское собрание!

И… вот, дело кончено. Устное предупреждение!.. Ничего себе!..

Надинька вскочила со своего места — места подсудимого, как ей представлялось всё собрание, — напрочь позабыв Серёжины наставления.

— Я тогда не поехала на картошку, потому что должна была поехать к мужу, — заговорила она, сжимая кулачки. Скулы у неё горели, а лоб и виски были очень бледными. — Я ждала его вызова четыре дня! Я не виновата, что отъезд сорвался!..

— Поздно оправдываться! — выкрикнули с места.

— Погодите, ребята, собрание ещё не проголосовало, — перебил комсорг.

— Я поставила в известность деканат, — продолжала комсомолка Кольцова-Гаранина, волнуясь, — представила Серёжину телеграмму, то есть товарища Гаранина, моего мужа! И мне разрешили! С условием, что я отработаю в секретариате или на кафедре!..

— Сравнила! — фыркнул комсорг. — Кафедру с картошкой!

— Ручки боится замарать! — поддержали из-зала. — На рояле сколько угодно, а картошечку за неё пусть другие! А небось любишь картошечку, жаренную с сальцем, а?..

Собрание засмеялось и зашумело.

Надинька изо всех сил сжала зубы, там, внутри головы, даже затрещало что-то.

…Как им объяснить?! Вот как?!

…Серёжа сказал: не пытайся ничего объяснить. Выходит, он заранее знал, что будет?..

— Товарищи, — Коля, который тогда провожал её на дачу, полез по своему ряду, наступая на ноги комсомольцев. — Мы узко смотрим, товарищи!

Он вышел на середину аудитории, но на кафедру подниматься не стал — собрание происходило в физической аудитории.

— Дело не в том, что Кольцова не выполнила свои обязанности комсомолки и не оказала помощь колхозникам! Это, так сказать, единичный случай.

— Вот именно! — крикнула Мирра и топнула ногой от возмущения. — Надинька… Надежда Кольцова образцовая комсомолка! Она отличница, политинформацию ведёт, в Ленинском кружке участвует!..

— Это всё… прикрытие, ребята, — продолжал Коля очень серьёзно. — Политинформацию ведёт и в кружке участвует, а что у неё на уме? Мы, её товарищи, разве знаем? С чем она встречает сорокалетие Октября, которое весь Советский Союз будет отмечать 7 Ноября?

— Коля, — пробормотала Надинька, — что ты говоришь?

Он слегка повернулся к ней. Золотистый чуб свесился на лоб.