– Телефон!
Дашка достала из сумочки подаренный Олигархом Vertu и так же молча протянула ему.
Олигарх с силой зашвырнул телефон в стену.
– Дашич, ты меня за идиота держишь? – голос мужчины мечты прогремел в тишине дома не хуже ядерного взрыва.
– Нет.
– Громче!
– Не держу!
Олигарх зашвырнул тарелку об стену. Он знал, Дарья ему не изменяет. Но знал он также и то, что, нарушив одно правило, она нарушила весь договор и сравнялась с «конкуренточками».
– Кобальтовая сетка, – напомнила Дашка, – жалеть будете!
– К еб*ни матери эту сетку! – заорал Олигарх, но все-таки заменил следующую тарелку на бокал.
При мысли о Григории его охватывало то же бессилие, которое когда-то охватывало Тубеленького при мысли о нем. Чабурадзе казался неизживаемым. Он жил в ее памяти, в ее мыслях, в ее снах, так же как когда-то там жил Олигарх. О нем можно было не слышать, но нельзя забыть.
Олигарх орал долго и страшно. Слова цензурные встречались редко. Дарья молчала и не оправдывалась.
– Чего молчишь? Согласна с тем, что я о тебе говорю? – Отказ от защиты лишал его последних аргументов. Глазик предательски задергался.
– Хочу дать тебе выговориться, – Дашка обессиленно прислонилась к стене.
Олигарх развернулся, поднялся к себе в кабинет и хлопнул дверью так, что услышали даже в домике напротив и «в ужасе» подпрыгнули бронзовые тараканы, небольшими группками разместившиеся на паркете. Олигарх забавных зверюшек любил.
Ужинали молча. Спали раздельно. Точнее, по разным домам: Олигарх поехал инспектировать семью.
В новостях на первом канале и НТВ показали, что «Зебра» действительно горела, но локально и гораздо менее страшно, чем изображала бестия. Дашка списала нестыковки на магические спецэффекты и посмеялась над собственной наивностью.
Мужчина вновь обретенной мечты вернулся через пять дней. Дашка полулежала на кожаном диване в гостиной и читала книжку. Увидев Олигарха, она подскочила и молча его обняла. Этот искренний даже для нее самой порыв острой болью отозвался у Олигарха в груди. В нем был какой-то подсознательный женский расчет. Неосознанная хитрость, которая говорила в пользу обвинения. Эта девочка больше его не любила, но не хотела терять. Она находилась здесь просто потому, что ей больше не к кому было прислониться. Походя путешествуя по чужим жизням, она держалась за него только потому, что он не позволял себе роскоши любить и, не будучи в ее власти, никогда ее не оставлял.
– Голодный?
Дашка молчала и не выпускала его из объятий.
– Голодный-голодный, – он осторожно ее отстранил. – Одевайся!
– Как любим мы, несентиментальные, быть сентиментальными, – Дашка смотрела на него игриво и дерзко. Она почти физически ощущала его капитуляцию и не могла скрыть торжества. Олигарх не хотел ее отпускать.
– Цитатами изъясняетесь?
– Угу! – Она круто развернулась и побежала наверх одеваться.
Олигарх присел на диван и поднял с пола упавшую книжку. «Гэм», Эрих Мария Ремарк.
Даша восемнадцатилетняя кто такой Ремарк не знала, и в ресторанах заказывать карпаччо из филе дорадо стеснялась. Она не ложилась в постель без любви и не понимала, как можно «конкуренточек» уважать и не трогать.
Они катались в его спортивном «Порше», июньский ветер играл в ее волосах, и вся любовь мира жила в ее взгляде… Потом была Франция, и ему впервые было страшно к девчонке прикоснуться, так доверчиво примостилась она с ним рядом. Элитный комплекс «Завидово», где, стреляя по тарелкам, она раз за разом мужественно вскидывала тяжелое ружье, стараясь ни в чем от него не отставать. Питер, и темные воды ночной Невы, где на берегу они распивали элитный портвейн, и, все еще любящий жизнь, он затаскивал ее на пустой крейсер «Аврора». Как жадно ловила она каждое сказанное им слово…
Дашка сегодняшняя была холеной и безразличной. Начитанная, объездившая всю Европу. Она с трудом сдерживала зевок при упоминании Австрии и легко обходилась без секса. Заполняла пустоту алкоголем и внимала рассказам Олигарха с каким-то научно-созидательным интересом. Чисто физической была ее хваленая верность и наигранной – ревность. Она презирала мужчин, но не умела без них обходиться.
Олигарх открыл стоящий на столике Дашкин ноутбук. На фотографию Григория наткнулся почти сразу. Молодой и подтянутый, на чьей-то яхте, он улыбался, и в этом мальчике с сияющими и ясными голубыми глазами, с трудом угадывался тот мрачный, задерганный субъект, которого они с Дашкой встретили в ресторане.
Мягкой, так не свойственной ей почти кошачьей походкой Даша подошла откуда-то сзади и, приобняв Олигарха за плечи, наклонилась к ноутбуку. Она улыбнулась доверчиво и грустно, и как когда-то заблестели ее глаза.
– Гришей любуемся, – с нарочитой веселостью отрапортовал Олигарх.
– Вижу, – Даша тоже Григорием залюбовалась.
– Может, тебя теперь Ассоль называть? – Олигарх пытался шутить, но при взгляде на Дашу-Ассоль ему хотелось рыдать. Давление предательски зашкаливало.
– Зови, – рассеянная краткость ответа говорила о том, что Дарья «Греем» еще не налюбовалась…