Дева и плут

— Смотрите! Море! — радостно воскликнула Доминика. Она раскинула руки в стороны, обратила лицо к небесам и прокричала: — Я отдаю себя в твои любящие руки!

А потом понеслась к обрыву так быстро, словно за ней по пятам, как за Блаженной Лариной, гналась стая диких кабанов.

Глава 21

Гаррен бежал, не чуя под собой ног, будто от этого зависела его жизнь, а не ее. Просоленный воздух обжигал его легкие. На шее, ударяясь о грудь, билась коробочка реликвария. Доминика летела вперед, как одержимая, много быстрее его, словно за плечами у нее не было десяти дней изнурительного похода.

Словно она не собиралась останавливаться на краю.

Он побежал быстрее.

Приближаясь к высоким скалам, которые обрушивались в море, она замахала руками, запрокинула голову, завертелась, закружилась в безумном танце, не обращая внимания на то, куда ступают ее ноги. Волна, ударившись о камни, разбилась на мириады брызг, орошая ее медовые волосы.

Сердце его разрывалось от страха опоздать, и тогда он начал молиться.

Спаси ее, Боже, и я отдам ее Тебе.

Она раскачивалась из стороны в сторону, больше не отличая низа от верха, моря от берега, не осознавая, что еще один шаг — и под ее ногами окажется воздух.

Он сделал отчаянный рывок вперед и сбил ее с ног. Они покатились по земле.

— Ненормальная! — заорал он наперекор ветру, а сам ощупывал ее голову, плечи, скользил ладонями по спине, проверяя, все ли косточки целы. — Ты же могла убиться! — Он притиснул ее к себе, вслушиваясь в ее дыхание, впитывая ее запах, уговаривая себя поверить в то, что не потерял ее.

Она заерзала на его груди, и он перевернул ее на спину, укрывая собой. Дыхание ее было неровным, глаза закрыты, но она была жива.

Она была жива.

— Больше никогда меня так не пугайте, — прошептал он, прижимаясь губами к мягкому, теплому местечку на изгибе ее шеи, где бился пульс.

Крики чаек над ними походили на воронье карканье. Лежа под ним, она открыла глаза и мечтательно улыбнулась сквозь пряди волос, которые ветер задувал ей на лицо. Гаррен снял с нее тяжесть своего тела, и она села. Заглянув в ее глаза, он понял, что она не видит ни его, ни окружающую реальность.

— Зачем вы остановили меня? Я почти взлетела. — Она заморгала и непонимающе помотала головой. И вдруг словно прозрела. — Ох, точно. Вы правы. — Пошарив за воротом балахона, она сунула ему в руки измятое послание. — Оно же могло выпасть в море.

Он убрал потрепанный, согретый теплом ее тела пергамент за пазуху.

Не успел он опомниться, как она встала на четвереньки и поползла к морю. Он поймал ее за руку, но их силы были равны, будто сам Господь пришел ей на помощь и потащил вперед. Волосы трепетали за ее спиной точно флаг на ветру, и Гаррен, усилив хватку, навалился на нее всем телом, а она, выворачивая ему плечо из сустава, продолжала упрямо рваться к краю.

— Пустите. Сейчас я вам покажу. — Соленый ветер подхватил ее легкий, точно перышко, смех. Бесстрашная, одурманенная верой, она крылом отбросила свободную руку в сторону. — Дух снова здесь. Я его чувствую. Я смогу взлететь.

Его колотила дрожь, но не от ветра. Он сцепил руки в замок за ее спиной, изо всех сил стараясь удержать ее на месте и привести в чувство.

— Нет, Доминика, не сможете. И никто не сможет.

— Ларина смогла!

— Ника, это просто легенда. Люди не умеют летать.

Откуда-то из-за деревьев, как из далекого прошлого, донесся крик Саймона, а может Джекина, но слова не смогли пробиться сквозь ветер. Сейчас в его реальности существовала только она одна — и она ужом извивалась в его объятиях, толкалась ладонями в грудь, неистово стремясь высвободиться.

— О чем вы? Затем мы сюда и пришли. Затем вы и принесли ее перья. — На последнем слове она перестала вырываться и тронула серебряную коробочку, висевшую у него на груди. Потом зажала ее в кулаке и подняла глаза. Они горели тем самым пронзительным синим пламенем, который пугал настоятельницу. — Дайте мне перья. Тогда я точно смогу взлететь.

Он вывернул из ее пальцев коробочку и развернул ее, блокируя своим телом проход к обрыву.

— Они не настоящие. — Как он ни старался, говорить спокойно и мягко не получалось. Чтобы перебить ветер, приходилось кричать.

Он потряс серебряной коробочкой у нее перед носом, пытаясь ее образумить, и она в замешательстве склонила голову набок, будто он обратился к ней на плохой латыни.

— Что вы хотите этим сказать? — Когда оцепенение прошло, все ее существо начала сотрясать дрожь, как если бы у нее и впрямь выросли и забились позади крылья. — Конечно же настоящие. Я сама их видела.

В ушах зашумело от гнева. Он возненавидел всех и вся — ее идиотскую веру, лживую Церковь, Ричарда, мать Юлиану, все, что привело их на край обрыва. И себя в том числе.

— Ника, это просто перья. — Неугомонный ветер подхватил его слова и швырнул ей в лицо. Он спас ее. Он будет оберегать ее любой ценой. И плевать, что придется ради этого сделать. — Обычные перья. То, что вы видите, то они и есть. И ничего больше.

Он отпустил ее, но ненадолго, только затем, чтобы раскрыть покореженные створки реликвария.