Дерзкий

— Я просто мимо… — тут он защелкивает замок на душевой (а-а-а! «дежавю»!!!) — проходил. Смотрю, ты идешь…

— Ты чего несешь, Вадим? — я звучу теперь более осмысленно. Поздравляю себя с этой маленькой победой, откашливаюсь, складываю руки на груди, — какое мимо? Я тут полчаса уже! Ты чего? Мы же договорились!

— Да, но тогда я всю картину не знал.

Он делает шаг ко мне. Большой такой. Сходу половину расстояния покрывает, длинноногий засранец.

Ну вот что мне теперь делать?

Драться с ним тут? Да смешно же. Тренер, конечно, говорил про преимущество небольших помещений для небольшой меня, но Шатер тоже не дурак. Не даст мне использовать мои навыки!

Разговаривать надо. А как с ним, простите, разговаривать, когда он так смотрит?

Я от его взгляда и в общественных-то местах млею, а уж сейчас, наедине…

Главное, не подпускать близко. Да. А то проходили мы уже это все.

Тело, собака такая, нетраханная дохренища месяцев, предаст в лучших традициях бульварных романов!

Пискнуть не успею, как буду у него на члене пищать!

Нет уж!

Нафига нам трудности со стороны, мы и сами их умеем создавать!

Отступаю подальше, вздергиваю подбородок, добавляю в глаза дерзости.

— Не неси бред, Шатров. Выметайся и дай мне помыться. Или просто выпусти, дома приму душ.

— Не бред, Маша, — он делает паузу, а я чувствую надвигающийся пиздец, — Маша Воротова.

Вот он. Пиздец. Надвинулся.

И вроде как готова была к чему-то такому, а все равно сердце в пятках, в глазах муть, и голова в тумане.

То есть, выяснял. То есть, спрашивал. Наверно у дяди, да? Или кто там у него из родственничков в полиции?

Сука…

Он меня убил просто.

И меня, и Зуба.

Надо валить отсюда, надо к Зубу!

Черт, он там с Катькой, наверно, первые сливки снимает… Похер!

Сливочник!

Не вовремя все!

Делаю, без предупреждающих растанцовок, резкий рывок в одну сторону, заставляя Хищника дернуться, куда мне надо, а сама — легкой белочкой саблезубой — в другую.

И наглеца по ходу дела пяткой в живот. В солнышко. Пусть полежит, о жизни подумает…

Но моя пятка неожиданно оказывается в лапе Хищника, вздергивается вверх, а затем я оказываюсь прижатой к стене душевой массивным телом, без возможности дернуться лишний раз.

Причем, берет он меня не на болевой, а на удушающий, ногу мою, на его живот покусившуюся, перехватывает в колене, сгибает, раскрывая меня для себя, словно в сексе.

И толкается массивной выпуклостью… Прямо в промежность.

Я, глядя свирепо ему в глаза, бью по шее, верней, пытаюсь сделать подлый прием, которому не учат нормальные тренеры. Но Хоровода нормальным даже в самые лайтовые времена никто не звал…

Хищник щерится и легко отбивает мои попытки. Он выше, сильно выше и массивней меня, просто опутывает своим телом, с длиннющими конечностями, как орангутанг дерево. Вообще не шевельнуться. Предплечьем жмет на горло. Не удушая. Просто держит. Жестко и предупреждающе.

Я не дура. Я понимаю, что еще чуть-чуть — и он не будет удерживать. Просто придушит и вытащит отсюда силой.

А, раз уж знает фамилию, то может вполне потащить к своим родственничкам. Полицаям. То-то они рады будут! Премию получат! Дырки лишние для наград провернут!

Использовали Вадика в темную, как лоха, а он и рад!

Меня подставил, Зуба подставил… И не понимает! Ничего не понимает!

— Сдал меня? — хриплю с ненавистью прямо в склоненные ко мне губы, — своим ментам? Да? Грош цена твоим обещаниям…

— Нет, — шепчет он, — не сдал, успокойся. Они ничего не знают.

— Тогда откуда…

— Не скажу. Но оттуда точно ничего не утечет. Там ментов не любят.

Охерительные у него связи! Разносторонние такие!

И почему я ему не верю?

— Не верю тебе…

— Зря, Маша, — он смотрит серьезно, жестко, рука на моем горле не дрожит. А член, упирающийся в промежность, словно все крупнее становится… Да черт! Ну что за бред такой? — Я же сказал, никто не узнает.

— Уже все знают… Трепло поганое…

— Нет. Знаю только я. Кто ты такая. А остальные… Они просто знают, что ты была. Но это же и так известно? Да? И про тебя. И про брата твоего. И про тренера. Ты из-за этого прячешься?

Так.

То есть, старую историю он знает. Имя мое знает. А вот то, из-за чего я тут второй год уже кантуюсь, нет?

Интересно…

— Не важно.

Он злится, потому что я опять ничего не говорю.

Дурак. Целее будет же!

— Важно! Я должен понимать, как тебя защищать!

— Ты ебанулся? Ты меня защищать собрался? Да ты кто, вообще, такой? Пошел нахрен!

Вроде, я все правильно говорю и посылаю логично… А каждое слово бьет, словно кувалдой в грудь долбит.

Он меня защищать собрался… Мальчишка. Мне должно быть смешно.

А не смешно. Слезы на глазах.

Потому что никто меня не рвался никогда защищать. Кроме Лехи, естественно.

Но Леха в земле.

А я здесь. Одна совсем.

Зуб — не в счет. Была бы его воля, сам бы меня прикопал уже где-нибудь.

Потому простые слова Хищника о том, что он хочет меня защищать, льются даже не на сердце расплавленным железом. Нет, куда-то глубже, откуда их уже не добыть.

Это одновременно невероятно трогательно, сладко и больно. Потому что знаю я, чем такая защита кончится.

Игорь не особо хотел защищать, больше врал и пиздел. А все равно пострадал.