Держи марку! Делай деньги!

– Посмертных ком… – начал Мокриц. – Разве это не то же самое, что некрома…

– Я сказал кафедры Посмертных Коммуникаций, – отрезал Думминг. – Предлагаю вам вернуться в три часа.

– Ничего в этой беседе не показалось тебе нормальным? – спросил Мокриц, когда они вышли на солнечный свет.

– Мне показалось, все прошло очень хорошо, – ответила Дора Гая.

– Не так я представлял себе твое возвращение, – сказал Мокриц. – К чему такая спешка? Что-то случилось?

– Мы нашли четырех големов на раскопках.

– Это же… хорошо, так? – уточнил Мокриц.

– Да! И знаешь, как глубоко они были?

– Ума не приложу.

– Угадай!

– Я не знаю! – ответил Мокриц, ошарашенный внезапной необходимостью играть в угадайку. – Двести футов? Это более чем…

– Полмили под землей.

– Быть такого не может! Это глубже угля!

– Ты не мог бы потише? Мы можем пойти куда-нибудь и поговорить?

– Как насчет… Королевского банка Анк-Морпорка? Там есть приватная столовая.

– И нас туда пустят?

– О да. Я на короткой ноге с председателем банка, – сказал Мокриц.

– Да что ты говоришь?

– Так и есть, – сказал Мокриц. – Не далее как сегодня утром он вылизывал мне лицо!

Дора Гая остановилась и уставилась на него.

– Неужели? – протянула она. – В таком случае вовремя я вернулась.

Глава седьмая

Прелести биточков – Господин Бент обедает – Темные изящные искусства – Как избежать конфуза актеру любительского театра – Ручка Смерти! – Профессор Флид устраивается поудобнее – Страсть бывает разная – Героический банкир – Чаша Криббинса переполнилась

Солнце светило в окна банковского обеденного зала и заливало светом олицетворение совершенного блаженства.

– Тебе стоит продавать на это билеты, – проговорила Дора Гая мечтательно, подперев подбородок рукой. – Люди, страдающие меланхолией, будут приходить сюда и исцеляться.

– Согласен, непросто наблюдать такое и унывать, – отозвался Мокриц.

– С каким энтузиазмом он пытается вывихнуть себе челюсть, – отметила Дора Гая.

Шалопай громко проглотил последний кусок липкого ирисового пудинга. Он с надеждой заглянул в миску, на случай, если там осталось еще. Такого никогда не случалось, но Шалопай был не из тех собак, которые отчаиваются перед лицом закона вероятностей.

– Итак… – сказала Дора Гая, – чокнутая старушка – хорошо, проницательная чокнутая старушка – умерла и оставила тебе собаку, у которой к поводку как бы привязан этот банк; ты сообщил всем, что золото стоит дешевле картошки, и помог государственному преступнику сбежать из самой настоящей камеры смертников, и теперь он сидит в подвале и рисует тебе «банкноты»; ты разозлил самое подлое семейство в городе; люди выстраиваются в очереди в банк, потому что ты их смешишь… я что-нибудь упустила?

– Мне кажется, моя секретарша, кхм, положила на меня глаз. Ну как «секретарша». Это она так решила, что она моя секретарша.

Иные невесты в ответ на это расплакались бы или раскричались. Дора Гая расхохоталась.

– И она голем, – добавил Мокриц. Смех стих.

– Это невозможно. У них такого не бывает. И вообще, почему голем решил, что он женщина? Такого раньше не случалось.

– Не сомневаюсь, раньше эмансипированные големы встречались нечасто. К тому же с какой стати ему думать, что он – мужчина? А еще она строит мне глазки… то есть ей, наверное, так кажется. Это дело рук наших кассирш. Я ведь не шучу. Проблема в том, что и она тоже.

– Я с ним поговорю… с ней, если ты настаиваешь.

– Вот и хорошо. И еще кое-что, тут у нас один человек…

Из-за двери высунулась голова Эймсбери. Он был влюблен.

– Не желаешь ли еще рубленых биточков, госпожа? – спросил он, играя бровями и как бы намекая, что прелести рубленых биточков – это таинство, ведомое совсем немногим[21].

– А еще остались? – Дора Гая посмотрела в тарелку. Даже Шалопай не управился бы лучше, а она управилась уже с двумя.

– Ты хоть знаешь, из чего это сделано? – спросил Мокриц, который снова довольствовался омлетом, приготовленным Пегги.

– А ты?

– Нет!

– И я нет. Но точно так же готовила моя бабушка, и это одно из самых счастливых воспоминаний моего детства, на минуточку. Не порть мне его. – Дора Гая ослепительно улыбнулась осчастливленному повару. – С удовольствием, Эймсбери, еще немножко. И кстати говоря, аромат раскрылся бы еще лучше, если добавить чуточку чес…

– Ты ничего не ешь, господин Бент, – заметил Космо. – Может, попробуешь фазана?

Старший кассир нервно озирался по сторонам, чувствуя себя не в своей тарелке в этом огромном доме, набитом слугами и предметами искусства.

– Я… я хочу уточнить, что моя преданность банку…

– …не подлежит сомнению, господин Бент. Разумеется. – Космо подвинул к нему серебряное блюдо. – Поешь же чего-нибудь, ты проделал долгий путь.

– Но ты сам почти не притронулся к еде, господин Космо. У тебя только хлеб и вода!

– Это помогает мне думать. И все же, что ты хотел мне…