— Естественно! Именно поэтому кровожадные фантазии Андрейки Круза так торкают всех коренных обитателей города-героя Санкт-Петербурга. Они это уже однажды проходили. Дальше — больше. Как в России относятся к тем, кто в безопасности, тепле и уюте, наблюдая чужие страдания — палец о палец не ударил, для оказания элементарной помощи? Хуже того, злорадствововал и ерзал, предвкушая чужую агонию — «Ну, когда же? Ну, когда?!»
— Не скажу про Россию, там бывает всякое, а в СССР к таким относились очень плохо.
— А потом — голодный мор и смертоносный холод стали косить уже самих «коренных». А потом — началось «повальное людоедство». Да ещё и отношение к ним (любимым) со стороны обожаемого государства — вдруг перестало отличаться от его же отношения к ненавистным «понаехам». «Образцовые советские люди» обманули надежды честно холившей их в мирное время власти. Чего их теперь жалеть? Пошли все вон! В братские могилы и топки крематориев, в эвакуацию, хоть — к черту на рога! И что бы вы в Ленинграде больше на глаза не попадались! От подобной перемены участи — и поседеть не грех.
Признаться, что слушать разглагольствования филологини мне было неприятно — это не сказать ничего. С другой стороны, прочая публика внимает ей разинув рты. Да, сегодня не мой день…
— И вот теперь — мы наблюдаем конечный результат. За пределами «культурного круга» эвакуированных «блокадников» ждала та самая серая жизнь, от которой они так старались обособиться. Их жалели и помогали из немудрящих возможностей очень небогатой страны. Провинциальные голодранцы — делили с ними стол и кров. Часто — отрывая от себя последнее. Искренне радели и сочувствовали…
— Отчего рассказывать кому-то «постороннему» правду о Блокаде — стало решительно невозможно, — демонстративно хмыкнул в мою сторону Ахинеев, — Я что-то подобное подозревал, но не настолько ярко. У вас, Леночка, великолепный дар слова. Слушал и как будто фильм ужасов просмотрел.
— Дело обычное… — снисходительно пожала плечами московская ведьма, — Прецедентов полно. Например, выжившие после кораблекрушений матросы, про подробности их спасения, связанные с каннибализмом — обычно молчат, как образцовые партизаны. Убьют ведь! Вот и ленинградцы помалкивали.
— ???
— Что бы случайно не сбиться — лучше всего не говорить нечего. Или — всё отрицать. Поэтому, никаких «миллионов беженцев» — в блокадном Ленинграде не было! Их никто не видел, про них никто не помнит… Людоеды были, но живьем их тоже никто не видел (разве что мельком, в зеркале). Ну, и никаких подвалов (где мифические беженцы могли селиться и умирать), разумеется, тоже не было.
— Убедительно…
Глава 68
Неполживый потомок людоедов
Вот так… Не нами замечено, информация «из вторых рук» — всегда выглядит полнее и убедительнее «чернового фактического материала». Делать нечего. Остается молча терпеть поношение…
— Ну, хоть камыш-то в блокадном Ленинграде был? — каудильо практичен до отвращения.
— Камыша — тоже не было! — утешил его Ахинеев, — Камыш — в «священный канон» никак не вписывается. Ни в «официальный», из школьных учебников и художественной литературы, ни в устный.
— ???
— Собственно, об этом я и рассказываю. Про камыш в Ленинграде, этот самый Николай Берг — тоже не хотел ничего слышать! Нет его в городе и всё тут… Уперся совершенно по-бараньи.
— Так ведь бред собачий! — даже у громилы Соколова случаются минуты растерянности.
— Не-а! Это — признак «высокой ленинградской кюлютуры». Они «так видят» окружающий мир… По заветам Хаксли и Оруэлла. Раз сказано, что камыша нет, значит — он морок и «наваждение». Сам не верил, а довелось убедиться лично. В данном вопросе господин бывший товарищ — идейно крепок.
— Надо понимать, — тонко усмехнулся Лев Абрамович, — личную выгоду с этого имеет?
— Естественно! Если камыша не было, а голод был — «коренной ленинградец» ощущает в своем организме несокрушимое моральное превосходство над всеми остальными советскими гражданами. А если съедобный камыш был — любимый «священный канон» летит в тартарары. И остается мерзкая правда, о тупых и ленивых столичных белоручках, которые, даже помирая с голодухи — не удосужились накопать себе еды на ближайшей болотистой лужайке. Не говоря о возделывании грибов в общедоступных подвалах.
— То есть вы его не переубедили? — совершенно по детски подалась вперед филологиня.