— И неудивительно. Никто теперь не хочет даже вспоминать, что плановую эвакуацию — ленинградцы дружно сорвали. Поданные согласно расписанию поезда — некоторое время уходили пустыми! Постепенно, до руководства города дошло, что все его распоряжения об эвакуации — нагло саботируют! Причем, поголовно! Рядовые жители города на Неве дружно уперлись «всеми четырьмя». Зубами, рогами и копытами. Прямо, как застрявшая в бомболюке самолета корова из комедии «Особенности национальной охоты». Нет, мы вообще никуда не поедем! И плевать, что идет война. Плевать на всё! Хоть сажайте…
— И что городская милиция?
— Милиция — не имеет права выселять граждан из собственного жилья без решения суда и законным образом оформленного «исполнительного листа». Формально, ленинградцы были в своем праве.
— А как же тогда удалось организовать экстренное выселение немцев Поволжья?
— Там было постановление главной инстанции страны. Советы в СССР были «выше» суда.
— И что городская власть? Виноват, партийно-хозяйственное руководство Ленинграда?
— Им пришлось сделать хорошую мину при плохой игре. Понимая, что город фактически балансирует на грани открытого бунта и «сглаживать» общее впечатление. Типа — ленинградцы бузят не из шкурных интересов, а вовсе даже наоборот! Ими массово овладел неконтролируемый разумом «приступ патриотизма». Так потом даже в центральных газетах писали. А после войны — в книжках. Лакировщики!
— А что было на самом деле?
— Простые ленинградцы — всё поняли правильно, но очень по-своему. И категорически отказались выезжать «за сто первый километр». Вполне резонно полагая, что их ожидает «командировка в один конец» с автоматическим лишением драгоценной «ленинградской прописки». Причем, не ошиблись. В Москве творилось почти то же самое. Из тех, кто дисциплинированно уехали в эвакуацию — вернуться после войны обратно в столицу удалось буквально единицам. И пресловутая «прописка» ёк. Для многих, это стало главной жизненной трагедией, о которой по сей день рассказывают внукам. Это раз… Кроме того, крайне дурную шутку сыграло изменение хозяйственного строя в СССР 30-х годов. План эвакуации любого крупного города предполагает рассредоточение населения, а не его массовое переселение куда-то в другие города. До начала «коллективизации» — мера воспринималась нормально. В деревню — так в деревню… Планы эвакуации городов в послевоенном СССР, кстати, предполагали то же самое. Однако у ленинградцев «образца 1941 года» — никаких иллюзий не было. Их собираются сослать в колхоз! Жить в деревянной избе. Носить воду из колодца. Гадить в выгребную яму. Где (и это самое ужасное!) — всех заставят работать «за палочки»! А широко разрекламированный опыт «двадцатипятитысячников» намекал на отношение к вчерашним «городским» от вечно «деревенских»… Прекрасно запомнивших и подробности недавней «коллективизации», и роль, которую в ней сыграли столичные «козлы-провокаторы». Это два…
— Кх-хлевета!
Так… Способность издавать членораздельные звуки ко мне вернулась. В самый-самый критический момент. Поскольку можно оскорбить ленинградца, но оскорблять в его присутствии Питер…
— Это нигде не публиковалось, но раз вопрос встал ребром — информирую! Да, за лето 1941 года — в Ленинград успела набиться несчетная орда беженцев. Руководство честно попыталось их количество сократить. К сожалению, «хотели — как лучше, а получилось — как всегда». Но, неприлично заглазно приписывать давно умершим людям заведомо «шкурные» мотивы. Они защищали справедливость!
— Я хоть одно слово соврала? — холодно осведомилась филологиня (вот же змея, блин).
— Специально недоговорила…
— ???
— Первые месяцы войны — город ещё жил в привычном круге понятий, надежд и планов.
— ???
— Никто не знал, ни сколько продлится война, ни какой она будет. Зато, у беженцев, попадавших из ужасов фронта и эвакуации в вызывающе мирный Ленинград, сверкающий богатством витрин, соблазн «пересидеть там войну» стал буквально «идеей фикс». По итогу, сразу после прибытия первых эшелонов, во всех наших мало-мальски влиятельных конторах — начался грандиозный «гешефт» по организации (за хорошие деньги!) «справочек», «чрезвычайных разрешений» и тупо телефонных звонков, позволявших как-то (совершенно легально, «временно», «в порядке особого исключения») задержаться в Северной Столице. И пока — пристроиться на постой (не боясь милицейских облав). Добывать справки — советские граждане умели. Сколько всего их выдали — ныне абсолютная тайна. Думаю, уже навсегда…
— И что?