Деревянные пятачки

— Вот дурак, — Люся мягко улыбается. Витя любимый ее братишка, в детстве дружили, мало когда ссорились. Улыбается только нижней губой, под верхней прячет подпорченные от беременности резцы.

— А Гриша как, пишет?

— Пишет. Теперь уж год осталось служить. Скучает...

— Ну, а ты как?

— А что я? Я ничего. На работе да дома, дома да на работе, не заметишь, как и день летит. Ты-то как учишься?

— Нормально. Жду не дождусь, когда кончу. Все же тяжеловато на одну Колину зарплату. Сто тридцать, ну, моя стипендия. Я уж подумываю, может, перейти на заочное? — Она говорит, как бы спрашивая моего совета. А что я могу посоветовать? Если бы помочь, как другие родители, деньгами, тогда другое дело, а нам самим еле хватает.

— Смотри сама, как лучше. Только не подорви здоровье. Работать, да учиться, и еще ребенок...

Люся молчит. Думает, опустив голову, и мне становится до слез ее жаль. Первенькая моя. Росла больше в детских яслях да садиках, чем дома. На ее детство мало пришлось радости. Во многом в жизни тогда были и недохватки и недостатки. И жили мы тогда в одной комнате, в большой коммунальной квартире, и даже не помышляли о том, что будет время, когда переселимся в новый дом и нам дадут отдельную квартиру с ванной. Переселились, сколько было радости. А вот теперь она начинает свою жизнь опять с коммуналки. Правда, встали на очередь, да когда еще дойдет их очередь. Еще надо ребенка, тогда быстрей продвинется. Первенькая моя... «Я толковенькая, — говорила она, — буду хорошо учиться. Всех лучше!» Ничего не скажешь, хорошо учится, только вот здоровье стало сдавать. Гляжу на нее и не пойму, не знаю, от чего зависит в жизни стать счастливой? Что для этого надо? Никто не знает, и вряд ли кто узнает. А если бы знать. Сказала бы каждому: То-то и то-то делай, так-то и так живи, и вокруг были бы только довольные, радостные да приветливые...

— О чем ты? — слышу я голос Люси.

— Да так... просто задумалась.

Тихо в квартире. Сквозь ее старые толстые стены не доносится с улицы грохот и шум. Притих и Слава, мастерит что-то на полу. Тихо и грустно на сердце. И хочется прижать к себе первенькую и поплакать, так, негромко, без боли, и, думается, легче станет и посветлеет на душе.

— Ну что это, сижу и сижу, а время идет‚— спохватываюсь я. — Пойду!

— Не уходи! Не уходи! — сразу же вскакивает Слава. — Не пущу!

— Ну как же, надо, — глажу я его по голове. У него густые, даже жестковатые светлые волосы и глаза светлые. Это он в нашу породу, в новгородскую. Теперь таких в городе мало увидишь. У иного ребенка несколько кровей в жилах течет. Может, это так и надо. Время такое, все движется к тому, чтобы народы смешивались в один. Только не знаю, как кому, а мне всегда отрадно глядеть вот на такого светловолосого русачка.

— Не пущу! Не пущу тебя! — Слава стоит в дверях, не пускает. А тут, к его радости, приходит отец.

— Точно, не пускай ее, — говорит Николай еще в дверях. Здоровается со мной, целует Люсю. — А я шел и думал — давно тебя не видал. Почему редко ходишь?

— Да ведь когда? У телевизора посидеть нет времени. Ну, а тут выбралась. Я и сама соскучилась, — отвечаю и думаю о том, как быстро меняется человек. Совсем, совсем уже взрослым стал Николай. Ничего не осталось от того студентика, которому так не терпелось жениться. И спит, видно, мало, вон какие покрасневшие глаза, и побледнел, осунулся...

— А, Владислав! Здорово! — он жмет, руку сыну.

— Здорово! — отвечает Владислав.

У них только такие серьезные отношения. Никаких подкидываний к потолку. И не целуются. Суровые, мужские отношения.

— Чего делал?

— А ничего.

— Молодец.

Ну, теперь, пожалуй, можно и уходить.

— К нам хоть бы пришли. Приходите в воскресенье. Пирог спеку. Кухон.

Это наш любимый семейный пирог. Мама, бывало, по воскресеньям нам, девчонкам, пекла его. Пристрастила и я своих к нему. Сладкий. Люся улыбается. У нее очень мягкая улыбка, — наверное, вспомнила, как раньше мы всей семьей садились в воскресный день за стол и я каждому давала по большому куску кухона.

— Приходите.

— А что, и придем! Верно, Коля?

— А почему бы не прийти, если пирог кухон.

— Кухон! Кухон! — кричит Слава. — Я хочу кухон!

— Испеку, испеку, приходите.

Ну, теперь самое время уходить.

Народу, народу! Все же утром и днем больше работает людей, чем вечером. Вон сколько их, самых разных, высыпало на улицы, и молодых, и пожилых, и веселых, И озабоченных, куда-то спешащих и лениво перебирающих ногами. И молодежи, молодежи! Девчата кто в мини-мини, кто в расклешенных брюках, с высокими прическами. Мальчишки длинноволосые, бородатые, с усами. Что делается! Что делается! Как посмотрят какой западный фильм, так и мода тут же. Что это, хорошо или плохо? И Витька тоже отрастил патлы. «Хоть мой, — говорю ему, — чаще, а то гниды заведутся». — «Какие гниды?» Нет, все же далеко ушли от прошлого. Даже и не верится, что когда-то грязь всякая в голове водилась. Только вот не нравится мне все же, как наша молодежь сейчас выглядит. А может, и ничего такого в этом нет? Просто с непривычки?