Деревянные пятачки

Но тот не обернулся, будто и не слыхал. И тогда Заозерский побежал.

Барсуков постоял, прижмурив глаз, сплюнул и пошел за ними. И я пошел. (А чего еще оставалось делать?) Последним за нами двинулся Буйков — как бы безмолвно свергнутый правитель.

Тайга в этом месте была ничуть не лучше и не хуже, чем на других участках, только труднее было идти, потому что еще до конца не рассвело, и Никольскому приходилось часто сворачивать, натыкаясь на буреломные завалы. Но шел он уверенно, и мы еле поспевали за ним. Не знаю, может, так уж создан человек, чтобы в трудную минуту хоть во что-нибудь или кому-нибудь верить, но мы даже повеселели, прыгая за Никольским, потому что он шел как бы напрямик к нашему лагерю, столько у него были уверенности.

До этого он ничего из себя не представлял. Большие того, производил впечатление этакого длинноносого хлипкого парня. Он был как бы всегда в тени. Работал без брака, но и без производственных взлетов. За обеденный стол садился последним, в то время как мы всегда шумно усаживались первыми, занимая лучшие места. Поэтому он садился на углу, и мы подшучивали, что он никогда не женится. И остроумием он не отличался, —по крайней мере никто из нас не слышал, чтобы он рассказал хоть какой-нибудь анекдот. Правда, он обладал одним качеством, которое было известно только мне. Как-то мы с ним остались вдвоем, чтобы дополнительно поснимать пойму в месте перехода, и, сидя вечером в палатке, я предложил ему сыграть в шахматы. Если можно так выразиться, я был лидером в нашем отряде, даже Буйкова обыгрывал, и мне представлялось довольно занятным сыграть с Никольским — если, конечно, он умеет играть, хотя бы правильно двигать фигуры.

Он взглянул на меня, и тут впервые я увидел, какой у него внимательно-холодный взгляд. Молча он придвинулся к столу, и мы стали играть. До этого я ни разу не видел его за шахматами и, честно говоря, удивился, когда он уверенно выбросил в ответ на мой ход свою фигуру. И с этой минуты понял, что с ним надо быть начеку, а через полчаса убедился, что он в шахматной игре беспощаден и жесток. Он громил меня, жертвуя своими фигурами, устраивал ловушки, и на лице у неги не было ничего, кроме холодной сосредоточенности. Он теснил меня, и я метался, не зная, как избежать поражения. Все у меня рушилось, гибло. И я не заметил, как он поставил своего коня под моего короля и ферзя. Я взглянул на него смятенно, надеясь, что он даст мне возможность переходить, как-то выбраться из этого страшного положения, но тут же отбросил эту мысль. В отличие от нас, порой шумно выражавших свои восторги, Никольский был замкнут. Лицо у него словно окаменело, и взгляд стал еще холоднее.

В этот вечер я проиграл ему столько партий, сколько мы с ним сыграли, и ни разу он не улыбнулся, не хлопнул себя от радости по ляжкам, как это было принято у нас, нет, он словно расправлялся со мной. И под конец мне стало неприятно не только играть с ним, но даже находиться в одной палатке.

— Я не знал, что вы так здорово играете, — почему-то обращаясь к нему на вы, сказал я.

И вот теперь он вел нас. И не только у меня, но, как видно, и у других не было ни малейшего сомнения, что он нас ведет правильно. Хорошо ведет! И мы бездумно доверились ему и если о чем мечтали, о чем молили судьбу, так лишь о том, чтобы он не сбился со своего пути.

Между тем уже рассвело, и на сердце стало веселее. Я знал, первому идти всегда легче, чем идущим за ним, но на этот раз как мне, так и другим нетрудно было шагать и прыгать через ветровал, следуя за Никольским.

Я не заметил, перешли мы шестой ручей или не перешли, но местность стала посуше. Солнце подымалось все выше, и уже потливо залоснились стволы и безлистные ветви берез и осин, и ожившая мошкара стала донимать нас, и все чаше мы курили, но дым помогал мало. А мокрец его совсем не боялся и залезал даже в рот. За все время пути Никольский ни разу не обернулся — мы видели только узкую его спину, которая качалась перед нашими глазами. И то, что она так упорно качалась, вселяло в нас еще большую уверенность, что мы идем правильно и, как говорится, и году не пройдет, как мы будем в лагере.

Неожиданно лес расступился, и мы увидели каменистый склон сопки. Это было для нас так же внезапно, как если бы мы вышли на Амгунь, только, конечно, совершенно в обратном значении такого открытия. Да, уж чего- чего, но выйти к сопке мы не стремились. Как известий, большие реки в тайге текут в долинах меж двух хребтов. Так вот мы вышли к одному из них, только на кой черт он нам сдался!

— Это куда же ты привел нас? — в отчаянье вскричал Заозерский.

— Действительно, куда же вы нас привели? — недоуменно оглядывая каменистую осыпь, спросил Буйков.

Никольский ничего не ответил и полез по обрывистому склону.

— Куда вас понесло? — с плачущим выражением лица крикнул Заозерский.

Никольский обернулся и недовольным голосом сказал:

— Отдыхайте. — И полез выше.