Деревянные пятачки

— Так это издали. Ты почаще их вблизи рассматривай. — Ему было легко с ней. И подумалось, если бы захотел, то вряд ли бы она стала особенно ломаться. И, ради проверки, взял ее за руку. Рука у нее была тяжелая, крупная, и это его охладило. — Ну, где же твои рябчики?

— На столе.

Он перешел к столу и принялся за рябчиков. Потом пил чай. Потом курил.

— Ты бы, наверно, уже спала, если бы я не пришел?

— Наверно.

— Так ложись.

Она задула свечу и стала раздеваться. Из-за стены, где жили рабочие, доносился храп. От печки, от ее раскаленного бока, падал розоватый отсвет, — его было вполне достаточно, чтобы глаза постепенно стали различать все, что было в зимовке. Василий посмотрел в ту сторону, где раздевалась Шура. Там ее не было, и он понял, что она уже легла.

— А где же я лягу? — спросил он.

Она ничего не ответила. И тогда, сбросив одежду, он пошел к ней.

— Черт, какой ледяной пол, — сказал он, забираясь под одеяло. Она потеснилась. — А вдвоем мы, пожалуй, не замерзнем, — глуховатым голосом сказал он и обнял ее. Она и тут ничего не сказала. И тогда он с силой повернул ее к себе. И увидел широко раскрытые, встревоженные глаза и какую-то ломаную страдальческую улыбку. Но она и тут молчала...

Несколько позднее, чуть ли не враждебно, он спросил ее:

— Чего ж ты не сказала, что у тебя никого не было?

— Никого не было, — тихо ответила она.

— Теперь это я и без тебя знаю, — раздражаясь все больше, сказал он.

— А почему ты сердишься?

Он не ответил.

— А я знала, что так у нас будет, — сказала она, и в голосе ее слышалась улыбка.

— Это почему же еще?

— А потому что с самого начала, как я увидела тебя, ты понравился мне...

— Жалею, что не знал раньше, — усмехаясь, сказал он, уже с гаснущим раздражением, понимая, что никакой отвенности за происшедшее перед ней он не понесет. — Но ты удивила меня.

После этого он стал бывать у нее каждый выходной. Потом она догнала его отряд, и какое-то время они были вместе. Потом опять отстала, и он ходил к ней.

Однажды она сказала:

— А все же хорошее место — Чигирикандра!

Он понял, что́ она имела в виду: не столько — сопку, сколько ту зимовку, в которой они стали близки друг другу. И не поддержал такого разговора.

Последний день в поезде он старался совсем отстраниться от нее. Брился, укладывал в чемодан вещи, читал, спал и с нетерпением ждал той минуты, когда поезд войдет под стеклянный свод вокзала и остановится. И это будет последняя минута, которая еще их связывает, после чего он будет уже совершенно свободен.

И поезд остановился. На перроне было тепло, солнечно, многих встречали с цветами, отовсюду слышались смех, восклицания, поцелуи.

— Ну вот и все, — беспечно сказал Василий и улыбнулся, будто ничего и не происходит и ничего не должно случиться. И протянул ей руку: — Прощай!

— Будь здоров! — сказала она и крепко пожала ему руку, охватывая взглядом все его лицо, с широкими летящими бровями, с хорошим лбом, с глазами, в которые она не раз глядела, с губами, целовавшими ее. И от всего этого, любимого ею, дорогого, что-то дрогнуло в ней, но она тут же засмеялась.

Он понимал, надо было что-то еще сказать, потому что нельзя же так вот взять да и расстаться, но не нашел слов, и пошел.

Она долго глядела на него, до тех пор, пока он не затерялся в толпе, и только уже после этого пошла, и все быстрей, быстрей, домой, к отцу, к матери. Они и не знают, что она приехала. Она не сообщала, так лучше, так легче ей, иначе бы пришли и увидели его, и могли бы догадаться. Это один на один с ним можно не показывать, как тяжело, а при них было бы трудно. А зачем им страдать? Да они бы ничего и не поняли. И не объяснишь им. Виноватых нет! Только зря он так простился... Зря... Зря... Она уже бежала по улице и все, на что бы она ни смотрела, все было в радужных кольцах...

Он приехал домой. Мать заплакала, встретив его. Он прижал ее к себе, успокаивал, но почему-то не испытывал той большой радости, какая всегда бывала, когда он возвращался домой. Вечером отправился в ресторан — в тайге он не раз мечтал о таком дне, но, странно, и в ресторане он не испытывал того удовольствия, какое бывало в прежние приезды. И вернулся домой задолго до закрытия. И дома себя чувствовал как-то неуютно. Отчего? Не понимал.