Деревянные пятачки

Между тем отлет птиц уже окончился. Все чаще по утрам схватывало у берегов воду. С Ладоги дул студеный ветер. Листва осыпалась. Мелкий снег кружил в воздухе. И однажды, проснувшись, Николай Васильевич увидал, что все побелело. Снег лежал и на земле, и на скалах, и на яблонях, и только в бухте чернела вода.

Первая пороша! Зайцы за ночь напетляли и теперь после жировки спят где-нибудь под кустом или в канаве. Значит, надо быстрей собираться. Не упустить святого часа.

Клавдия Алексеевна только осуждающе посмотрела вслед мужу. Все охота, охота. Целыми днями пропадает то на озере, то в лесу. Приходит усталый, мокрый. Поест и заваливается спать. А утром, уже чуть свет, снова уходит с ружьем. А она опять целые дни одна. Нет, она не упрекала. Даже не говорила, что щуки ей настолько приелись, что она их и видеть не может, что уже давно соскучилась по простой селедке. Что и от уток ее воротит, и куда было бы лучше сварить кусок говядины, чем все это жаркое да супы из дичи. Но она молчала и только про себя вздыхала, вспоминая прежнюю, городскую жизнь.

Особенно ее угнетала тишина. Как было тихо! Сюда к ним никто не заходил. Охотники перестали ездить: далеко от города. И целые дни одна. Развлекала утка. Она поправилась и действительно стала ручной. Ходила за хозяйкой по пятам, негромко покрякивая, напоминая о себе. Большей частью Клавдия Алексеевна находилась дома. Снаружи ветер, крутящийся снег. Вязала скатерть и все думала о том, как безвольно складывается у нее жизнь. Никогда она не собиралась бросать город, жить вот здесь... И надолго ли все это? На год? На всю жизнь?

После первого снега утки ушли со стола, теперь их заменили зайцы. Но и они быстро надоели. В сенях, на морозе, висело больше десятка освежеванных тушек. Клавдия Алексеевна не могла на них смотреть. А Николай Васильевич, обветренный, как никогда здоровый и сильный, сердился на нее, не понимая, чего она привередничает. Он и раньше отличался завидным аппетитом, теперь же съедал все, что бы она ни приготовила. И все нахваливал.

Ел он торопливо и сразу же после еды садился на пол и начинал снимать шкурки, растягивать их на распялке. Управившись, чистил ружье, набивал патроны и после этого заваливался спать. Каждое утро он выходил к бухте, пробовал ногой лед. Но лед еще был слаб. Однако наступил такой день, когда нога не проваливалась. Егерь осторожно прошел шаг, другой... Лед слегка прогибался, но выдерживал. И хотя было рискованно идти дальше, Николай Васильевич все же пошел. В правой руке он нес пешню, в левой была удочка, у пояса — мешок. Возле берега рыбы не было. А дальше начиналась глубина. Вода подо льдом черная. И если провалишься, то вряд ли сумеешь спастись. Но какой-то бес все время толкает вперед и заставляет уходить все дальше к середине. Не шагая, а скользя подошвами валенок, каждую секунду готовый отпрянуть назад, упасть, Николай Васильевич продвигался по льду в поисках рыбных мест. Неожиданно лед треснул сзади. Егерь замер и невольно оглянулся на берег: далеко ли? Еще страшнее стало, когда от первого удара пешни трещины, гулко ухая, покатились по всей бухте. Вода выплеснулась из глубины, растеклась по льду. Николай Васильевич перевел дух и, волнуясь, опустил в лунку блесну, начал подергивать. И тут же кто-то дернул снизу. Егерь быстро смотал на руку леску и выбросил на лед окуня. Горбатый красноперый красавец начал прыгать и так и этак, тяжело шлепая телом об лед.

Самое замечательное в ловле то, что никогда не знаешь, кого поймал. Может хватить и окунишка, и судак, и щука килограммов на пять. Тогда уж только сумей вытащить. В азарте Николай Васильевич уходил все дальше, оставляя позади себя множество лунок.

Незаметно угасал день. Край неба, куда опускается солнце, багровел. Синел воздух. Вначале слабо, потом все больше разгораясь, запылали звезды. Воздух намораживался, прихватывал руки. И, чтобы согреться, надо было быстро идти. А лед тонкий. А тут еще мороз начал его сколачивать, открыл стрельбу. И жутко и радостно. Бывало, и раньше Николай Васильевич выезжал в отпуск на охоту или рыбалку. Но тогда отравляло всю прелесть сознание того, что с каждым днем все ближе конец отпуска. А теперь — теперь все время его.

Как-то в середине зимы Клавдия Алексеевна сказала о том, что соскучилась по внучатам и не худо бы их проведать. Николай Васильевич не стал возражать. Хочешь — так поезжай. Но только ненадолго — на неделю, не больше. Клавдия Алексеевна обрадовалась, оживилась и стала собираться. Чтобы доказать дочкам, что батька и на новом месте живет неплохо, егерь нагрузил жену зайцами, дал окуней, пару судаков и проводил до вокзала.