Деревянные пятачки

Случалось, я уходил вправо от своего жилья и шел к камням. Шагал побережьем из чистого мелкого песка, напоминавшим побережье у Анапы. На урезе, среди тины и разного хлама, выброшенного волнами, попадались пенопластовые поплавки, оторванные бурей от рыбацких сетей, мертвые окуни величиною с локоть и множество ершей, уже высохших на солнце. Пахло морским рыбным духом и теплой водой. Идти было легко и интересно. И незаметно проходил путь до каменного мыса.

Громадные камни, они и на суше и в воде, скользкие от тинистых водорослей, плоские, широкие, с трещинами от воды и солнца. Откуда они? Почему только в одном этом месте собралось их такое множество? Не знаю. Мог бы спросить у старика, живущего на этом мысу, но почему-то не спросил. Камни только на мысу, за ним опять тянется песчаное побережье, и на всем его протяжении не найдешь ни одного камня. Так почему же тут, в одном только этом месте, столько камней? Откуда они?

Как в лесу всегда есть самое высокое дерево, так и среди камней есть самый большой камень. Есть он и на мысу. Зовут его Селезень. Он и верно с берега похож на селезня, ибо вся его грудь ярко-зеленая — от тины, и когда откатывает волна, то эту гладкую зелень особенно хорошо видно.

В бурную погоду на Селезне совершают шабаш ярые волны. Они сталкиваются, взлетают ввысь, кипят в пенном бою, и тогда камня не видно. В тихую погоду на его спине можно лежать и загорать. Можно походить, разминая затекшие от долгого сидения ноги. Можно и нырнуть с него: глубина там подходящая — четыре метра. Поэтому у Селезня часто обретается рыба. Идет сюда, в затишек, мелочь. А где мелочь, там и крупная.

Однажды я видел, как двое парней таскали у Селезня отливающих золотом язей. На другой день я встал чуть свет, чтобы первым пристать к Селезню. С юга тянул теплый упругий ветер, и я быстро на веслах прошел туда и встал у громадного камня. Волна захлестывала его, и лодку все время норовило выбросить ему на горб, и не сразу удалось установить ее так, чтобы можно было забрасывать удочку в яму и чтобы лодка не стучала бортом о камень.

Нет, такого клева никогда еще не выпадало на мою рыбацкую долю. Он начался с первой минуты, как только наживка дошла до дна. Поплавок тут же нырнул, и удилище согнулось, и на жилке заходила большая рыба. Я сунул под нее подсачек, и в него ввалился горбатый килограммовый окунь. И через минуту такой же язь. И после них, непрерывно один за другим, хорошие подлещики.

Вначале я опускал каждую рыбину в металлический садок, но это занятие отнимало слишком много времени для такого клева, и я стал просто бросать рыбу на дно лодки. И скоро дно покрылось прыгающими белыми рыбами. Видно, у Селезня собралась от непогоды большая стая, потому что не пропадало ни одной секунды на ожидание поклевки. Лишь поплавок вставал, как тут же либо тонул, либо ложился, и на крючке тяжело качалась рыбина.

А ветер между тем становился все тверже, и все шумнее плескалась на Селезне волна, и уже все небо было затянуто серой мглой, и по всей равнине Чудского озера неслись белые гребни. И это с каждой минутой нарастающее мрачное буйство ветра и с каждой минутой все более усиливающийся клев, какой даже и в мечтах не бывает, — все это вместе стало как-то неприятно на меня действовать.

Какая-то каверза почудилась мне в такой необыкновенной щедрости природы. Было что-то похожее на заманивание. На! На! На! И в то же время ветер все сильнее, и уже лодку неотвратимо тянет на Селезень. И словно для пущей затравки попался язь еще больше первого, и, как нарочно, вслед за ним здоровенный окунь, и опять крупные подлещики. А небо все сумрачнее, и какие-то сизые нити потянулись по нему, и заклубились тучи. И хоть бы единая душа на всем диком пустынном просторе, хоть бы еще одна лодка! И на берегу никого.

И мне стало не по себе. Я начал торопливо подымать якорь, но — как всегда в таких случаях — он должен был непременно зацепиться за камень, и он зацепился, и не было силы отодрать его ото дна. И лодка встала бортом к волне, и ее потянуло на Селезень. И оставалось только одно — полоснуть ножом веревку. И сразу лодку развернуло и понесло вдоль берега. И до бури я еле-еле успел пристать к отмели, как тут же грохнули небеса, заполоскали молнии и хлынул такой ливень, что я в минуту весь вымок. И рвал ветер, сбивая меня с ног. И это я понимал так, что он злится, что не успел прижать меня у Селезня.

В дальнейшем Селезень отнял у меня не одно чудесное утро, когда по всем признакам должен быть отличный клев, но у камня было мертво. Казалось бы, чего сидеть, если не клюет? Но ведь был тот бешеный клев в день южного ветра, и почему бы ему не повториться теперь, если задувает такой же?

Я сидел у Селезня, боясь упустить хорошую возможность, а в это время здорово брало на яме. Об этом я узнал от старика соседа и понял, сколько мною упущено новых возможностей.