По краю канавъ тянулись случайные кресты изъ двухъ дощечекъ или изъ двухъ скрещенныхъ палокъ. Иногда попадался цлый взводъ безвстныхъ мертвецовъ, съ однимъ общимъ крестомъ. „Французскіе солдаты, убитые на пол чести“ — читалъ по складамъ нашъ полкъ. Вокругъ фермъ, посреди полей, везд видны были кресты: повидимому, цлый полкъ погибъ здсь. Они смотрли, какъ мы проходили съ вершинъ еще зеленющихъ откосовъ, и казалось склонялись, чтобы выбрать среди нашихъ рядовъ тхъ, которые завтра должны будутъ присоединиться къ нимъ. Затмъ, въ сторон, среди голаго поля, стоялъ совершенно одинокій черный крестъ съ срой фуражкой.
— Бошъ! — крикнулъ кто-то.
И вс новички засуетились, чтобы взглянутъ на него: это былъ первый бошъ, котораго имъ пришлось увидть.
Съ глухимъ шорохомъ придавленныхъ голосовъ, съ позвякиваніемъ ружей, неврными шагами вошла рота въ деревню, погруженную въ сумракъ. Невдалек ракеты разскали ночную темноту, и временами горизонтъ оживлялся красными или зелеными отблесками, быстро гаснущим», похожими на свтовыя рекламы.
При взгляд на небо войны, вспоминалась ночь народнаго праздника четырнадцатаго іюля. Ничего трагическаго. Только разлитое повсюду молчаніе. Посреди большой улицы горла ферма, и надъ снесенными крышами поднималось яркое красное пламя, какъ во время ярмарочныхъ празднествъ, и было странно, что не слышно звуковъ органа. Опаленные зайцы проскакивали между нашими рядами, какъ маленькіе горящіе факелы. Затмъ между двумя готовыми рухнуть стнами пронеслись въ красномъ отблеск пожара безмолвныя тни съ ведрами въ рукахъ.
— Живй, живй, — повторяли офицеры, — они опять начнутъ стрлять.
Въ конц деревни ребенокъ, котораго едва можно было различить въ темнот, искалъ какіе-то обломки среди развалинъ своего дома. Онъ поднялъ носъ, посмотрлъ на насъ, ничего не говоря, и важно отдалъ честь офицеру, приложивъ свою маленькую, покрытую блой известкой, рученку къ лохматой головк.
— Теленокъ, — проворчалъ Сюльфаръ… — Чего они возятся здсь какъ разъ, когда мы проходимъ, эти клопы, — объ этомъ нечего спрашивать… Посмотри на вс эти огни — это сигналы. Можешь быть увренъ, боши уже знаютъ, что мы здсь.
Изъ одного двора въ другой прошла старуха, пряча подъ фартукомъ фонарь, чтобы его не было видно, и чтобы укрыть его отъ втра.
— Еще одна… Эй, старуха!., фонарь… — закричалъ Сюльфаръ.
Мару, выдававшій себя за браконьера, тоже ворчалъ: онъ повсюду видлъ шпіоновъ. Малйшій свтъ казался ему подозрительнымъ, и онъ создалъ въ своемъ воображеніи какой-то таинственный и сложный сборникъ ночныхъ сигналовъ между крестьянами, зажигающими свтъ, и германскимъ генеральнымъ штабомъ.
Демаши, измученный, вытянувъ шею, какъ лошадь, взбирающаяся на гору, шелъ за браконьеромъ. Даже усталость исчезла у него; онъ превратился въ затасканную вещь, безъ воли, кмъ-то подталкиваемую впередъ. Повернувъ глаза к линіи огня, онъ старался между двумя стнами увидть ракеты. Эта первая картина войны разочаровала его. Ему хотлось волненія, хотлось почувствовать что-то, и онъ упорно всматривался въ окопы, чтобы взволноваться, затрепетать немного.
И онъ повторялъ: — „Это война… я вижу войну…“, но волненіе не охватывало его. Онъ ничего не испытывалъ, кром нкотораго удивленія. Эта электрическая феерія среди нмыхъ полей казалась ему странной и неумстной. Раздававшіеся иногда ружейные выстрлы казались безвредными. Даже эта разрушенная деревня не волновала его: слишкомъ походило это на декорацію. Это слишкомъ было похоже на то, что онъ представлялъ себ.
Чтобы оживить все это, одухотворить, нужны были крики, шумъ, стрльба; но эта ночь, это глубокое молчаніе, это не война…
И все-таки это была война; суровый и скорбный канунъ боя.
Улица внезапно кончилась, загражденная баррикадой изъ боронъ и бочекъ.
Нужно было проходить по одному, наклоняясь подъ дышломъ, зацплявшимъ сумки…
— Тише… Сборъ въ пол, налво.
Разстегнувъ сумку, Жильберъ улегся. Земля на поляхъ была мягкая и холодная, еще вся сырая отъ недавнихъ дождей, и сквозь тонкую шинель холодъ пронизывалъ его ноги. Положивъ мшокъ подъ голову, засунувъ руки въ рукава, онъ отдыхалъ, устремивъ глаза въ небо.
Въ деревн, по ту сторону баррикады, столпившаяся рота толкалась, получая порціи. Слышались приказанія, споры, галдежъ, какъ на базар.
Весь этотъ шумъ разбудилъ задремавшаго Жильбера. Онъ оперся на локоть.
— Боши еще далеко отсюда? — спросилъ онъ.
— Нть, по ту сторону дороги, — отвтилъ ему Сюльфаръ, который лежалъ рядомъ съ нимъ на сырой трав. — Вотъ увидишь, боши услышать весь этотъ галдежъ и начнутъ стрлять въ насъ…. Я бы далъ двадцать монетъ, чтобы этихъ свиней подстрлили… слушай, какъ он горланятъ!..
Онъ теперь не кричалъ уже. Его громкій голосъ сталъ глуховатымъ изъ предосторожности; онъ даже спряталъ свою трубку и слъ, тревожно согнувъ спину. Эта предосторожности удивили Жильбера.
— Здсь не опасно? — спросилъ онъ.
— Наоборотъ, послушай.
Негромкіе мелодичные свистящіе звуки прорзывали воздухъ, будто кто-то дотрагивался до струнъ гитары.
— Слышишь? Это пули.