Деревянная грамота

– Да с медведем-то слаще спать, чем с иной боярыней! – объяснил пожилой скоморох. – У него в шубе блохи не заводятся. Почему – не спрашивай, сам не ведаю!

– Ишь ты! – восхитился Данила. – Коням бы такие шубы…

Как человек, не раз покусанный мерзкими тварями в стойле и на сеновале, он брякнул это от души и не сразу понял, почему скоморохи опять зубы скалят.

– В ватагу тебя возьмем, с нами не пропадешь! – пообещал Филатка. – Вместо Томилы зазывалой будешь!

– Ну так пойдешь, что ли, горбатого смотреть? – спросил Третьяк. – Или не стоит? Он сейчас недовольный. А ты лучше завтра приходи, ты теперь знаешь, где мы. Прости, брат, не до тебя. Нужно Настасье про Лучку рассказать. Пошли, Филатище.

– Да и я с вами, – сказал Данила.

Он вспомнил, что про Томилу-то вопрос свой задал, а про Авдотьицу – позабыл.

Узнав, что Лучку переманили, Настасья выругалась почище иного извозчика.

– Послушай-ка, куманек! – вдруг обратилась она к Даниле. – Для чего тебе Томила надобен – не знаю и знать не хочу! Но коли ты его найдешь – дай уж нам знать! Мне бы его, блядина сына, до Масленицы сыскать! А коли я чего проведаю, так Филатку за тобой пошлю.

– Срядились, – Данила кивнул, словно подтверждая нерушимость договора. – И еще у меня к тебе, кумушка, дельце. Не знаешь ли, куда Авдотьица подевалась?

– Да в банях же она.

– В банях ее нет. Вещи оставила, а сама ушла. Я так решил – может, к подружкам на Неглинку?

– Так это у подружек спрашивать надобно, у Феклицы, у Федосьи… Да вряд ли! Все же знают, что я приехала! Кабы Авдотьица здесь была – первая бы прибежала! А на что она тебе?

Данила закусил нижнюю губу.

Мысль, которая зародилась, требовала времени, чтобы стать вразумительной.

Настасья, внимательно посмотрев на куманька, повернулась к Третьяку и Филатке, которые понуро ждали ее распоряжений.

– Ступайте пока, ясные соколы. Я уж что-нибудь придумаю… как всегда…

В дверях скоморохи столкнулись с вбежавшей в сени Федосьицей. Они пропустили девку в горницу, она увидела Данилу – и окаменела.

– Ты, свет, Авдотьицу когда в последний раз видела? – спросила Настасья.

– Я-то ее на святках видела, девки гадать собрались, и она тоже прибежала, ночевала у Анютки с Марьицей. И потом, сказывали, разок приходила, – глядя сквозь Данилу, словно бы он был куском слюды в оконнице, отвечала Федосьица.

– А сейчас она где?

– Да в банях, поди! Кабы на Неглинке была, давно бы тут сидела.

Настасья посмотрела на куманька – мол, видишь, не одна я так считаю. Данилу же, как всегда, когда он погружался в глубокое размышление, стало качать влево-вправо.

Ему нужно было вспомнить, что говорил об Авдотьице Тимофей… Нет, Богдаш?… Семейка!

– А, может, она с кем-то сошлась и тот человек ее к себе жить увел? – спросил Данила.

Настасья повернулась к Федосьице, ожидая ответа, но упрямая девка делала вид, что и вопроса-то не слышала.

– А не пошла ли она к кому жить? – усмехнувшись, пришла куманьку на помощь Настасья.

– Мы бы знали! – воскликнула Федосьица. – Даже коли женатый бы взял – знали бы. Мы друг за дружку крепко держимся.

– Точно ли?

– Точно! Как Бог свят – знали бы! – Федосьица перекрестилась.

– Видишь, куманек? – спросила Настасья. – Куда подевалась – один Господь ведает…

И тут до нее дошло, что с подружкой дело нечисто. Одного взгляда хватило, чтобы в этом убедиться: Настасья строго посмотрела на Данилу, а он набычился и исподлобья сверкнул глазами на Федосьицу.

– Вот оно что… Поговорить нам с тобой, куманек, выходит, надобно?

– Выходит, что так… кумушка.

Федосьица поняла – тут какая-то каша заваривается. Будь в горнице кто другой, не Данила, она бы ушла к соседям, дала Настасье возможность наговориться вдосталь. Но тут девке вожжа под хвост попала.

– Мне Феденьку кормить, рубашечки ему постирать, – глядя в пол, заявила она. – Еще кроить я сегодня собиралась.

Настасья все поняла. И, не принимая обиду подружки близко к сердцу (мало ли расставаний у зазорной девки на веку получается?), решила быть сегодня доброй.

– А мы и не помешаем. Пойдем, куманек, посидим у Феклицы.

Данила, едва скрывая радость, вышел за ней в сени. И правильно сделал – Федосьица, только теперь увидев на скамье игрушечную мельничку, в злобе скинула ее на пол и припечатала чеботком хрупкое крыло:

– На растопку сгодится!

Настасья быстро, потому что без шубы, перебежала через двор, Данила – за ней. И снова они оказались наедине, но только тот первый порыв, с которым оба не совладали, уже был стреножен, взнуздан, силком загнан в тесное стойло.

– Ну-ка, куманек, что ты про Авдотьицу проведал?

– Не о том спрашиваешь, кумушка. Ты спроси, о чем Авдотьица проведала.

Данила иногда соображал удивительно быстро. И теперь, спеша следом за кумой по снегу, решился договориться с ней о взаимопомощи без лишних рассуждений.

– И о чем же она, свет, проведала?

– Мы, конюхи, народ подневольный, государеву службу исполняем… – начал парень издалека, примерно так же, как это проделывали старшие товарищи, объясняя человеку непосвященному свои поступки. – Ты, поди, и сама знаешь, что значит государевым конюхом быть.

– Да уж, – согласилась Настасья. – Наслышана…