Деревянная грамота

Стенька и Елизарий пошли туда, куда показал Пятка.

Тела лежали одно ничком, другое – навзничь. Если и была кровь, то замерзла и оказалась скрыта под снегом.

– Ступай сюда, Исачка! – позвал Стенька. – Сил моих нет – это уж который за ночь-то?…

– Ничего, Степа, притихнет Москва-то – отдохнем, – пообещал Никон.

– На том свете мы отдохнем, – буркнул Стенька.

Хотя тут он был неправ – большой суеты в первые дни поста не намечалось. Народ после масленичного буйства приходит в себя, кается, приличие соблюдает, в драки не лезет. И еще утешение – Тимофей Озорной тайно дал знать Деревнину, чтобы более ни за какими бесовскими грамотами не гонялся. То ли сыскал ее Приказ тайных дел, то ли сам собой этот розыск заглох – поди разбери…

Стенька вспомнил о деревянной книжице, и в памяти вдруг возникло женское лицо.

– Не твоего ума дело, – сказала чернобровая, не первой молодости, но все еще красивая женка. – Та грамота уже сколько-то людей погубила и еще не одного погубит, а потом и сама на долгие годы пропадет.

Это была та ворожея, которая подозрительно много поняла про Стенькины с Натальей горести. А звали ее… звали ее… Устинья!

Лицо не исчезало, ворожея усмехалась, да как-то недобро.

– Те, кого она губит, сами своей погибели ищут! – сказала она и тогда лишь исчезла. Стенька встряхнулся.

Пока он заново слышал однажды прозвучавшие слова и смотрел в лицо Устинье, пьющий человек Исачка, воротной сторож Пятка и Никон Светешников уже обменялись какими-то мнениями и, как показалось Стеньке, ни с того ни с сего вспомнили о недавних кулачных боях.

– И я сразу сказал, что Трещала против Одинца не выдюжит, – похвастался сторож. – Вот как стали выкликать охотников для охотницкого боя, так все притихли. Знали, должно быть, что будет… Государь сидит, ждет. И вот выходит Одинец, в ноги государю кланяется! Дозволь, говорит, батюшка, тебя потешить! Один, говорит, у меня на Москве супротивник – молодой Трещала. И ты, батюшка, вели ему против меня стать! Все ахнули – отродясь так на льду никто не говаривал! Ну, Трещале деваться некуда – вышел… Вот как было! А ты мне – сговаривались, сговаривались! Не хотел Трещала с ним биться, а пришлось!

– А что Трещала? – спросил пьющий человек Исачка.

– А лежит пластом, то ли будет жив, то ли нет, одному Богу ведомо. Рта открыть не может, кость ему Одинец челюстную сломал.

– Мы для того тебя взяли, чтобы ты без дела прохлаждался? – сердито спросил Стенька. – Давай, трудись, зарабатывай себе на опохмелку!

Исачка взял заступ и стал вырубать примерзшее тело.

– Господь, видать, покарал… – пробормотал Никон, глядя в лицо покойнику. – Ведь и годами не стар! Надул кого-то, вот с ним и посчитались…

– А ты его знаешь?

– Как не знать. Он всегда вокруг бойцов отирался, многие тайны знал, да себе на беду взялся на тех делах наживаться. Перфишка он Рудаков.

Стенька разинул рот.

Нашлась-таки пропажа!

Но очень скоро иная мысль осенила его.

– Родня-то у того Рудакова есть? – быстро спросил он.

– А я почем знаю! – Никон сообразил, что у Стеньки на уме. – Но сдается, что он на Москве человек пришлый.

Собственно, так оно и было. И отсутствие родни было для приказных очень кстати.

Коли покойник безымянный и безвестный, то полежит в избе недели две, а потом свезут его в яму и скинут на кучу таких же горемык, потом, уже в мае, по всем по ним скопом отслужат панихиду да и зароют. А коли теперь объявишь, что покойник – ведомый, то, чего доброго, розыск начнут. При том количестве мертвых тел, с какими придется разбираться в ближайшие дни, лишнее уж вовсе ни к чему.

Перфилию же Рудакову все давно было безразлично. Лишенный своей волчьей шубы, своих неправедных доходов, но и своих долгов также, лежал он и не мог возразить ни Стеньке, ни приставу Светешникову. А кабы мог, то и сказал бы: хотя по всем приметам должен был его пристукнуть кто-то из бившихся при его посредничестве об заклад и жестоко им обманутый, не мужская рука уложила молодца…

На малую минутку дала волю своей бабьей силе Авдотьица – да и убежала, не оборачиваясь, уводя с собой любимого. А где-то в вышине заплакал Перфишкин ангел-хранитель да и сказал:

– Сколько раз я тебя, дурака, выручал! А тут не могу. Девкино счастье против твоей удачи сильнее выходит! Прости…

Рига, 2001