Деревянная грамота

– А ты растолкуй, кто надобен! – велел приказчик Потапыч, крепкий мужик годов за пятьдесят. – Народу много было, и соль везли, и рогожи, из Шацка – соленую рыбу и холсты везли. И обоз с месяц собирали, все собрать не могли. Служилые люди с нами ехали – и они сидели, дожидались. Он с Рождества, почитай, первый пошел. Если другой собирать – седмицы через две соберут, не раньше.

Стенька не верил своему счастью – нашелся человек, который наверняка видал Ивашку Шепоткина, Перфилия Рудакова и Нечая!

– И жернова везли?

– Везли жернова.

– Вот мне тот, кто их вез, и надобен. Купец Перфилий Рудаков…

– Уж и купец?! – Потапыч расхохотался. – Какой он тебе купец? Насилу этот дармоед купца Родионова умолил, чтобы в приказчики взял! Его и брать-то не хотели! Так он себя за купца выдавал? Хорош гусь!

– Так вот почему я кого ни спрошу, никто о таком купце слыхом не слыхал! – воскликнул Стенька. – Ах он мошенник!

– А на кой он тебе сдался?

– Да парня, Нечая, в каком-то сельце под Касимовым со двора свел, в Москву ехать сманил. Нам-то беглых искать велено…

Не объяснять же было торговым людям про деревянную грамоту и возможную измену…

Ничего не сказали в ответ ни Вонифатий Калашников, ни Потапыч, да и другие приказчики как воды в рот набрали. Понятное дело, сообразил Стенька, им беглого жаль. Беглые-то служить нанимаются, за деньгами не гонятся, а лишь бы в большом городе прижиться.

Но ярыжка уже услышал нужное ему имя – купца Родионова, подлинного владельца жерновов. Так что мнение калашниковских приказчиков о беглых его мало беспокоило.

Он поклонился в пояс Вонифатию и приказчикам.

– Бог вас за доброе дело наградит, а мне бежать надобно.

Потапыч шагнул вперед, удержал его.

– Ты коли того парня, Нечая, найдешь… – Он несколько замялся. – Вспомнил я его, парнище – зверь! Как он жернова на сани грузил – вот была потеха! Нам такие здоровенные молодцы надобны. Мы и в долгу не останемся. Что, Вонифатий Левонтьевич?

– А не останемся, – подтвердил тот. – Ты нам, Степан Иванович, только дай знать.

Стенька широко улыбнулся.

Конечно же, Нечаю лучше всего было оказаться при Калашниковых, а не возвращаться в свое, как бишь то сельцо звали?… Подобно большинству москвичей, Стенька считал Москву не только наилучшим, но и единственным местом, где человеку можно достойно жить. Вот разве что кому душу спасать охота, так для того леса есть, поставь себе хижинку да и голодай, да и мерзни!

– А сговоримся, – пообещал ярыжка. – Обозные мужики, что ли, здоровые нужны?

– Да нет, Степа… – Потапыч замялся. – Скажи уж ему сам, Вонифатий Левонтьевич.

– Съезжаю я с Москвы… – глядя в пол, сообщил молодой Калашников.

– Куда ж это?

– А в Соликамский уезд, где у брата варницы.

– Ах он аспид! – бессознательно вырвалось у Стеньки.

И как же еще называть старшего братца, пусть двоюродного, который собрался упечь беззащитного младшенького в такую даль?!

Стенька совершенно себе не представлял, как человек может жить за пределами Москвы. И ладно бы разбойника, налетчика, вора из столицы выперли! Вонифатия-то за что?!

– Что ж так сразу – аспид? – поняв Стенькино волнение, возразил Вонифатий. – Я своей волей еду. Хочешь – вместе со мной собирайся!

– В Соликамский уезд? – Стенька помотал башкой.

Он и в Калугу, где имел родню, пятый уж год собраться не мог.

– Чем тебе плох Соликамский уезд? Тут тебе всякий – начальник, а там один лишь я над тобой буду! – И, видя, что Стенька явственно не понимает положения дел, Вонифатий продолжал: – Да ты подумай сам, Степан Иванович, не до седых же мне волос тут братнее сукно мерить! Мне, слава те Господи, двадцать четвертый год пошел. Я брату поклонился и сказал: коли не приставишь меня к настоящему делу, поищу другого хозяина. И он мне ответил: у нас-де в Соликамске непорядки, управляющий, сдается, проворовался вконец. Коли хочешь, говорит, езжай! Возьмешь под себя все соляные варницы, а вора – взашей. Поживи, говорит, года два-три, там и поглядим. Пойдет дело на лад, построишь новые варницы, потянутся к тебе купцы, тогда и в дело тебя возьму! Вот я и смотрю, кого с собой брать. Хочу со своими людьми приехать, чтобы сразу воров разогнать, а своих – на их место поставить. Жаль, Потапыч не может…

– Стар я, хвор, дороги – и той не перенесу, – приказчик вздохнул. – Кабы лет десяточек скинуть – ей-богу, поехал бы! А ты, Степа, подумай. Ты за порядком следить навычен, дадут тебе подручных, дом дадут, хозяйство заведешь. Разживешься! Может, и на Москву возвращаться не пожелаешь.

– Обдумать надобно, – с достоинством произнес Стенька.

– Так думай-то скорее! У нас обоз почти готов.

– По зимнику-то ехать весело, – заметил Вонифатий. – Двое саней под твое барахлишко дадим.

Стенька ужаснулся. Скорость решений у Вонифатия и Потапыча его ошеломила. Он и понимал рассудком, что молодой купец ищет простора, что и ему бы самому простор был не вреден, однако душа решительно воспротивилась. Съезжать с Москвы?… С приказом расставаться?… А что еще Наталья скажет? Да ее от Домны клещами не отдерешь! Стало быть, пора отсюда убираться…

– За помощь – благодарствую, а спешить надобно!