Деревянная грамота

– А вот так – стемнело, он из келейки своей выбрался да на извозчике и прикатил!

– Барашка в бумажке привез!

– Не хочется плохое думать, но коли где и прятать ту деревянную грамоту, чтобы вовеки не нашли, так в дому у подьячего Земского приказа, – хмуро сказал Гаврила Михайлович. – А вынести ее за пазухой, как ты нес, нетрудно…

– Вот так прямо и приехал? Как же его стрельцы выпустили?

– А вот пошел бы ты и разведал у стрельцов, кто и почему выпустил. А доложишь мне, тайно, на ухо. Не нравится мне это гостеванье!

Стенька вздохнул. Коли Деревнину не нравилось, так ему, Стеньке, вдвое. Ежели грамота не сыщется – обоим виновникам пропажи достанется. Но Деревнина-то батогами не тронут, а земского ярыжку, пожалуй, что и разложат…

Стенька пошел к Печатному двору в надежде встретить знакомых стрельцов. Он имел знакомцев во всех четырнадцати московских стрелецких полках. Пока шел, Богу молился, чтобы повезло. И повезло! Стрелецкий караул утром, понятное дело, сменился, но ему сказали, где искать тех, кто заступил с вечера.

Как обыкновенный московский житель, сведя новое знакомство, полагает своим долгом счесться родством, поискать общих дядюшек и свояков, так Стенька обыкновенно выяснял, каким ремеслом промышляет собеседник, какую торговлишку держит, да где. По долгу службы он не раз выручал сидельцев на торгу, ловя воришек и карая тех, кто зря и громко хаял полюбившийся товар, желая сбить на него цену. Это выручало, выручило и на сей раз – Стеньку вспомнили и за родного признали! Иначе и быть не могло – редкий стрелец кормился только государевым жалованьем, а промыслы были почитай что у всех.

Оказалось, еретик Арсений Грек Христом Богом молил выпустить хотя бы на часок. Сказывал – хочет челобитную на подьячих Земского приказа подавать, обидели они его, матерно излаяли. Стрельцы подьячих недолюбливали – всех, сколько их по приказам числилось, потому что при ссорах и склоках рядовых стрельцов с полковниками приказные, получив жирненького барашка в бумажке, обыкновенно становились на сторону начальства. Потому Греку лишь велели скинуть шубу и всего его, с шубой вместе, обшарили и обыскали. Грек не возмутился, сказал лишь, что обиду свою он не за пазухой, но в душе носит, а горькое слово – на устах. В душу заглядывать стрельцов не обучили, с тем они и отпустили еретика, да еще помогли поймать извозчика. Он действительно час спустя вернулся и выглядел довольным.

О том, сколько Грек передал из рук в руки тем караульным стрельцам, Стенька не осведомлялся. Но полагал, что за такую важную услугу – не менее полтины.

Поскольку Деревнин, посылая его, должен был понимать, что дельце непредсказуемое, можно за часок управиться, а можно и полдня за теми стрельцами гоняться, Стенька решил до обеда поискать следов Перфилия Рудакова.

Что касается соляной торговли, тут Стенька знал, с какого края подойти.

Жили на Москве купцы Калашниковы. Были они выходцами из Ярославля, и до сих пор стояли там по берегам реки Которосли их рыбные да соляные амбары. Андрей Калашников держал в Соликамском уезде соляные варницы, чуть ли не два десятка, по всей Волге и Оке солью торговал. За ловкость и оборотистость свою он был государем замечен. Совсем недавно Андрей Калашников по цареву указу из Ярославля на Москву перебрался и знатные палаты себе в Китай-городе поставил, каменные лавки завел в суконном, шапочном и серебряном рядах, склады огромные, кого только дома не привечал! Вот у его сидельцев и собирался Стенька узнать, кто из купцов ездит за солью в Касимов и в Елатьму.

Главная надежда у него была на двоюродного братца Андреева – Вонифатия. Андрей был от старшего из трех братьев Калашниковых, Григория, Вонифатий – от младшего, Левонтия, и так вышло, что по годам Андрей Вонифатию чуть ли не в отцы годился. Именитый купец взял братца в дело, но к хозяйствованию не приучал, а держал пока так – на побегушках.

Стенька познакомился с Вонифатием, когда тот приходил в Земский приказ, приносил челобитную о взыскании каких-то долгов. Челобитная оказалась составлена неправильно, даже бестолково, и Стенька явил доброту – повел парня в Кремль, на Ивановскую площадь, где сидели безместные подьячие в ожидании таких вот челобитчиков. Там он выбрал самого грамотного, всему Земскому приказу известного человека, а добиться уважения приказных площадному подьячему – это все равно что дворовой девке за боярина замуж выйти. Дело возможное, однако раз в сто лет, может, случается. Челобитную переписали заново, и с того дня Стенька знал, что при нужде Вонифатий проявит благодарность.

Так и вышло. Найденный в складе за разборкой привезенного товара Калашников-младший, молодец невысокий, да в плечах широкий и неудержимо кудрявый, отложил в сторону аршин, которым вместе с приказчиками перемерял бурое сермяжное сукно.

– Твое счастье! – сказал. – Суконце-то из Касимова привезли! Ну-ка, Потапыч, ты ездил, ты и припоминай, кто в том обозе с тобой был!

– Может, два обоза из Касимова пришли-то? – спросил Стенька. – Может, тот, кто мне надобен, в другом обозе ехал?