Der Tod und das Mädchen (Смерть и девушка)

исследованных авторов. Заигрывания Павезе с пресным, на мой взгляд,

американским гением изрядно подпортили его поэтическое наследие. Увы,

Уитмен был чужд просодии, то есть собственно поэзии. Однако, к счастью, Павезе

чужд ей не был.

Чтобы составить сколько-то здравую картину, я, помимо сражений с

итальянскими оригиналами, познакомился с переводами стихов Павезе на столь

близкий ему английский язык и сам перевел несколько стихотворений. Английские

переводы сплошь плохи – по общей на всех простой, но никак не уважительной

причине. Собственно, по той же причине плохи очень многие переводы

свободных, нерифмованных, не следующих четкому размеру стихов. Беда состоит

в том, что большинство переводчиков переводят такие стихи более или менее

буквально, слово в слово, строку за строкой, почти не обращая внимания на

присутствующие в них просодические элементы самой различной, часто

нетривиальной природы (созвучия, ритмизированные фрагменты и кусочки рифм,

скрытое цитирование, иные милые поэтические игры). У самого Павезе просодии

более чем достаточно. Да и качество ее весьма недурно.

Вот пример. Единственный – ибо иначе я из заданной заранее темы плавно

перетеку в литературоведение. Заранее прошу прощения за краткость. Свою вину

я искуплю ниже, анализируя метафорический шедевр Павезе, – там Родос, там и

будем прыгать.

Самое известное стихотворение Павезе (за вычетом упомянутого выше) –

видимо, The Cats Will Know, "Коты узнают", также написанное в 1950 году. Это

стихотворение изначально озаглавлено по-английски, однако написано оно все-

таки по-итальянски. Вот поучительный фрагмент из "Котов":

Tra fiori e davanzali

i gatti lo sapranno.

Ci saranno altri giorni,

16

ci saranno altre voci.

Sorriderai da sola.

I gatti lo sapranno.

Английский переводчик добросовестно превратил эти строчки в следующее:

Among flowers and sil s

the cats will know it.

There wil be other days.

There wil be other voices.

You wil smile alone.

The cats will know it.

Добросовестный русский переводчик той же школы, неважно, с итальянского

или с английского, если бы таковой нашелся, написал бы следующее:

Среди цветов и подоконников

коты об этом узнают.

Здесь будут другие дни,

здесь будут другие голоса.

Ты улыбнешься в одиночестве.

Коты об этом узнают.

Скучно, не правда ли?

Прежде чем начать жаловаться на нечто неопределенное, – исчезновение

музыки итальянского оригинала, – отметим пропажу чего-то гораздо более

вещественного. Именно – блестящего созвучия saranno – sapranno ("будут" –

"будут знать"), повторенного в данном коротком фрагменте дважды! Оно является

просодическим ядром стихотворения, для спасения которого не жалко пойти на

экстренные меры. Например, отказаться от буквального перевода. В качестве

примерного решения я предложил бы следующее:

Среди цветов и подоконников

17

коты об этом прознают.

Здесь пронзают другие дни,

здесь пронзают другие голоса.

Ты улыбнешься в одиночестве.

Коты об этом прознают.

Всякий, кому не лень, может попробовать решить указанную проблему

удачнее.

8

То, что Павезе – очень достойный поэт, можно продемонстрировать в лоб –

перебирая его стихи. Однако, на мой вкус, существует гораздо более изящное

тому доказательство. Правда, непрямое, но, на мой взгляд, это не порок, а

достоинство. Вдобавок, сие доказательство (я изложу его в несколько приемов)

своевременно напоминает, что занятие поэзией, вкус к ней и поэтическое влияние

ни в коем случае не ограничиваются сочинением стихов. Поэзию можно

разместить – в умах и сердцах, где ей свойственно пребывать – и иначе.

Ради всего этого вернемся к Брейтбурду. В своем пресловутом предисловии

(рассказывая о самоубийстве Павезе и оставшихся после него стихах) он пишет:

"Стихи – часть их была написана по-английски – посвящались Констанс Даулинг.

Они вышли отдельным сборником, названным ’Смерть придет, и у смерти глаза

твои’ – так начинается одно из первых стихотворений сборника".

Оставим в стороне всякие пустяки. Интересно вот что. Прославленную строку

( Verrà la morte e avrà i tuoi occhi) Брейтбурд перевел, удвоив слово "смерть" и

породив в ней (строке) внутреннюю симметрию. Легко видеть, что "смерть"

(вернее, однокоренное русскому слову итальянское morte) появляется в

оригинале лишь один раз. Правда, он содержит мягкую зеркально-симметричную

пару verrà - avrà. В любом случае, перевод Брейтбурда хоть и неточный, просто

великолепен.

Разумеется, это великолепие – из совсем другого поэтического жанра,

блюдущего число и порядок слогов, да и другие привычные условности.

Перевести таким образом все стихотворение (да и одну только его первую строку

в череде прочих) было бы неправильно. Однако наедине с собой строка выглядит

18

в этом обличии замечательно. Ясно, что ее оригинал воспламенил поэтическую

душу Брейтбурда. Поскольку его владение итальянским было абсолютным,

невозможно даже предположить недоразумение. Сотворенная им неточность

осмысленна. Другое дело – осмысленна поверхностно, ибо не обрамлена

историческим контекстом – старинным и современным. Прецедентами, наконец.