День числа Пи

Дедушка вздыхает. И бабушка вздыхает. У них меняется цвет лица в бемольную сторону, и я стараюсь объяснить:

– Ничего не случилось! Честно! Он просто придёт! В гости! Ну, чего вы!

Они опять вздыхают и переглядываются.

– Когда он придёт?

– В восемнадцать часов четырнадцать минут.

И они опять вздыхают и переглядываются!

* * *

В 18:14 позвонил Костя:

– Я около твоего подъезда, какой у вас код?

– Шесть тысяч пятьсот шестьдесят один, – ответил я.

А потом открыл дверь и стал слушать лифт. У лифта ритм на четыре трёхдольных такта, как вальс, – и на затакт к следующему открываются двери на нашем этаже.

Пиджак у Кости застёгнут не на ту пуговицу и смешно топорщится на плече.

– Здравствуйте, – сказал он. – Какой у вас интересный код на домофоне.

– Да, – сказал я.

Костя первый человек, который это тоже заметил.

– Чем он такой интересный? – поинтересовалась бабушка.

– Степень тройки…

– Восьмая, – влез я.

– Да, три в восьмой степени. А меня зовут Константин Михайлович, я Лёвин учитель математики.

– Вижу, что математики… Кажется, Лёвка нашёл родственную душу.

– Это я нашёл, – ответил он.

* * *

Никогда раньше не видел человека, который солит кофе. И сколько в человека может влезть этой чёрной солёной жидкости? Бабушка варит и варит, а он пьёт и пьёт. Кажется, по объёму уже как его голова. Как, интересно, рассчитать объём такой странной формы?

– Лёва у вас необыкновенный, – говорит Костя.

– Мы знаем, – говорит бабушка.

– Вам как… Не трудно?

– Иногда очень трудно. Но интересно. Знаете, даже захватывающе, – говорит дедушка.

– А в школе. Вам жалуются на него?

– Конечно, ещё как…

На что они всё жалуются. Не понимаю.

– Понимаете, Константин Михайлович, Лёвка нам достался… Как в сказке, будто мальчик-с-пальчик. Если бы мы были молоды, наверное, нам бы очень важно было, как что выглядит со стороны; хотелось бы, чтобы у нас был воспитанный ребёнок, всё как у людей…

– Я невоспитанный? – спрашиваю я.

– Ты иногда нестандартно себя ведёшь, так скажем… Так вот, знаете ли, в нашем возрасте, – продолжает дедушка, – не так важно, что подумают какие-то абстрактные «люди». Хочется, чтобы Лёвка был счастлив, и… И научился как-то жить без нас.

– Почему? – спрашиваю я.

– Почему-почему. Потому что нам сто пятьдесят лет на двоих.

– Сто пятьдесят один, – говорю я.

– Ну, вот видишь. Тем более.

Костя шумно отхлёбывает свой солёный кофе – а мне бабушка всегда говорит, что это некрасиво! – и говорит серьёзно:

– Мне кажется, Лёве очень повезло. С семьёй.

– Может быть, – улыбается бабушка. – Но и нам с ним ведь очень повезло. Он, знаете, всё плохое или неприятное с себя скидывает. Как с гуся вода, – она засмеялась.

– Да, как бы научиться так же… Хотя знаете, я… Я ведь тоже был необычным ребёнком.

– Вы? – удивился я.

Удивился даже не тому, что необычным, – а что он вообще был «ребёнком». Кажется, он сразу такой родился – со своей бритой неправильной головой.

– Да. Только у меня всё было не так. В моей семье считалось, что я ненормальный. И я учился в школе для умственно отсталых, – объясняет Костя и весело улыбается. Шутит, что ли?

– Как это?..

– Очень просто. Я долго говорить не умел, слова путал. Порядок слов. Знаешь выражение «двух слов связать не может?» Я его хорошо знаю. Жуткое, скажу тебе, ощущение: внутри все слова есть, но не упорядочиваются. Вываливаются кучей, все сразу… Поэтому я больше молчал. Сидел на последней парте; а за спиной у меня стоял шкаф с учебной литературой по математике. И я всю её методично изучил; там интересные книжки были: теория поля… Таскал эти учебники домой – то есть домой было нельзя, у меня зрение плохое, и мне не разрешали читать. И я шёл в метро, садился на кольцевую ветку и там учился.

– А потом?

– Потом меня раскрыли. Понимаете, я устно у доски вообще не мог отвечать – и считался дураком. А письменно – думали, списываю ответы; решения я тоже ужасно оформлял, и почерк так себе… потом учительница пришла новенькая, первый год вообще в школе работала. И рассекретила меня. «Костя, ты хоть понимаешь, какой ты умный!» – сказала.

Он улыбнулся и даже глаза закрыл, видно было, как ему приятно это вспоминать. А потом продолжил:

– Стала заниматься со мной отдельно: учить русскому, как языку. С английским у меня было неплохо, и она догадалась: взяла учебник русского для иностранцев. Так и научился говорить. По правилам: подлежащее, сказуемое. Меня зовут Костя Николаев, я живу в Москве, я школьник… А потом в голове что-то щёлкнуло, как головоломка сошлась; и я стал говорить свободно. Сейчас особенности речи почти незаметны. Или заметны?

– Нет, – сказали мы втроём.

– И что дальше? – спросила бабушка.

– Дальше обыкновенно. Разобрался постепенно, что к чему. Любые явления жизни можно через числа описать, алгоритм составить – тогда они мне становятся понятны. Поступил в университет – там уже хорошо учился. Закончил; остался на кафедре преподавать… А тут предложили в школу. И оказалось – мне с детьми легче, чем со взрослыми. Третий год работаю; в детстве не нравилось в школе; а сейчас хорошо. И вот – Лёва появился. И мне показалось… Мы очень похожи.

* * *