И тут будто сквозь плёнку я слышу Сонин голос:
– Ты сам придурок, понял?!. Оставь его в покое! Если хочешь знать, он тебя умнее в сто раз!
…Я не понимаю, кому она это говорит. Для этого нужно открыть глаза. Но, кажется, камни и доски стали падать медленнее. Точнее, совсем перестали.
– У тебя голова болит, Лёва? – спрашивает Соня. При всех.
– Да.
– Пойдём, я тебя к медсестре отведу. Пойдём?
Я пока не понимаю, что со мной происходит. Я будто потерял точку опоры, сбилась система координат. Мне трудно встать; и Соня даёт мне руку.
– Пойдём.
– Решила в санитарку поиграть? Тащить раненого с поля боя? – спрашивает Комлев.
– Отвали, – говорит ему Соня. – Не видишь, плохо человеку.
…Уже начался следующий урок, на лестнице никого нет. И Соня говорит мне:
– Ты только не думай. Кирилл не злой. Он… Он тоже умный – не такой, конечно, как ты. Просто он не понимает, когда люди другие. Непонятные.
– Я другой? Непонятный?
Кажется, я первый раз смотрю человеку в глаза. Обычно это очень неприятно; но тут нормально. Светло-карие глаза, с зелёным оттенком. Я рассматриваю, как у Сони устроена радужная оболочка. Этот цвет вытесняет мешанину фиолетового и коричневого у меня в голове.
– Ты не совсем обычный, Лёва, – говорит Соня.
Она отводит глаза. И добавляет:
– И это очень хорошо.
…Потом я сижу у медсестры. Она мне разрешила надеть мои тёмные очки, напоила сладким чаем и дала лист бумаги, я там закрашиваю клеточки.
– Ты хочешь домой пойти или можешь ещё на уроки?
Последний урок – математика. У нового учителя со странной головой, Константина Михайловича. Голова у него совсем лысая и несимметричная. Мятая какая-то. Но я бы не сказал, что он некрасивый. Просто необычная голова. Я его уже видел, мне показали – но урока ещё не было.
Мне жаль это пропускать.
Там, у медсестры, я перевернул листок с закрашенными клеточками и сразу, начисто, записал мелодию Сониного уха. Даже гармонии внизу подписал, буквами. Такие можно на гитаре играть, а мелодию петь про себя.
– Если чувствуешь себя нормально, можешь идти.
Я чувствую себя нормально. Даже немного лучше, чем нормально.
Это первый раз со мной. Когда я вырулил из такого штопора, не орал, не злился и всё помню. Значит, я могу. Могу с собой справляться. И даже слово «урод» не кажется таким уж страшным. Похоже на «бутерброд». Надо просто в голове успеть сказать: «Урод – бутерброд, бутерброд с сыром». И нормально!
И я пошёл на математику, совсем спокойно. Ещё подумал, что
Если бы мне такое квадратное имя… Меня звали бы, скажем, Иннокентий… нет, лишняя буква. Тогда Иеронимус.
– А вы знаете, какой сегодня день? – спросил Константин Михайлович. Свет интересно падает на его голову, блики на гладкой голове перемещаются всё время.
Все молчали.
– Пятница? – спросил Комлев.
– Да, но не просто пятница.
– Я знаю; сегодня День числа «пи», – сказал я.
– Ты Лёва Иноземцев? – спросил он.
– Да. Откуда вы знаете?
– Ты известная личность, – говорит математик. – Можешь рассказать всем, почему сегодня математики отмечают День числа «пи»?
…Что я за известная личность, интересно.
– Просто дата совпадает с числом «пи», с первыми знаками. Три целых четырнадцать сотых, – а сегодня четырнадцатое марта, третий месяц.
– Точно. А ты можешь рассказать подробнее, что это за число «пи» такое? – спросил он.
Интересно, я за него буду всем математику объяснять?
– Если длину окружности разделить на диаметр, всегда получается это число. Его нельзя записать десятичной дробью, оно иррациональное. Округлённо равно три и четырнадцать как раз.
Конечно, мы всего этого пока не проходили. Но ничего тут такого особенного нет.
– А тебе нравятся такие числа? – спросил вдруг этот Константин.
Неожиданный вопрос; обычно на уроках такого не спрашивают. Я вдруг понимаю, что он хотя и лысый, но это не от возраста. Он совсем молодой человек, его все Костей зовут, наверное, кроме учеников.
– Да, – говорю я. – Нравятся.
– А сколько ты знаешь знаков после запятой? В числе «пи»?
– Кажется, двадцать три… Дальше не уверен.
– Круто, – говорит Костя. – Можешь записать?
И даёт мне мел. И я пишу на доске:
– Дальше не помню.
…Тут он берёт у меня мел и пишет дальше:
В классе тихо-тихо, слышно, как лампочка гудит. И тут Соня спрашивает:
– Константин Михайлович… А зачем это нужно? Наизусть столько цифр – вам зачем?
Он обернулся, смотрит на неё внимательно. Руку забыл опустить, так и держит у доски.
– Ты знаешь какие-нибудь стихи наизусть? Не по программе, а просто так?
Соня пожимает плечами. Не знает.
– Я знаю, – вдруг говорит Комлев. Кто его просил лезть.
– А музыку? – спрашиваю вдруг я.
– Музыку да, – отвечает Соня, – много. Неужели для вас эти цифры – как музыка?
– Вроде того, – кивает своей неправильной головой учитель Костя. – Кстати, я тут слышал такую вещь: одни ребята записали музыку числа «пи».
– Как это?
– Сейчас включу.