День числа Пи

Поэтому я говорю про музыку, как хожу с ней в голове; и что моя музыка повторяет старое, а Моцарт, то есть Лёвка – особенный.

– Моцарт? Вот ты дурак, Кир, честное слово. Он, конечно, необыкновенный, но из него такой же Моцарт, как… Как из тебя Сальери. Зачем ты вообще сравниваешь? Ты – это ты. Я же, скажем, не пишу ни музыки, ни стихов. И что мне теперь, страдать своей неполноценностью?

– У тебя талант, – говорю, – видеть других людей.

Как можно себя ни с кем не сравнивать! Есть же объективные вещи. Скажем, очевидно: Соня катается на роликах лучше меня; и сейчас она улетела вперёд, а я никак не догоню… сейчас… бац!

– Руки?!. – Соня испуганно разворачивается и едет ко мне; я и сам сразу думаю про руки. Шевелю пальцами – всё в порядке, хорошо упал, удачно: слегка плечом и голова немного кружится.

Соня подаёт мне руку. Чтобы я встал. Голова кружится ещё сильнее, но это не от падения.

Я никогда раньше не брал её за руку. У неё очень узкая ладонь и длинные пальцы. Сухие и горячие, даже горячее моих.

– Думаю, Моцарт катался бы на роликах. Если бы их тогда изобрели, – говорит она.

Я представляю себе Вольфганга Амадея в парике и на роликах; как он рассекает где-нибудь в Вене. По брусчатке, ага.

– А Сальери не стал бы, – отвечаю я. – Он бы ездил в экипаже, потому что он человек серьёзный. Хотя… хотя нет. Сальери ведь музыкант, не мог он быть вот таким – чтобы совсем… живой же человек. Он, наверное, всё же любил ходить пешком. И смотреть, как устроен мир. Не всегда же нужно писать гениальную музыку. Иногда достаточно просто смотреть.

– Но всё-таки он был слишком серьёзный, как думаешь?

– Думаю, да. А я? Я серьёзный?

– Ты?!. На себя посмотри, какой ты серьёзный! Вообще не похож. Так что ты никакой не Сальери, – говорит Соня. – Выдумал тоже! Забудь и не вспоминай никогда.

– А кто?..

– Смешной ты, Кирюха. А то не знаешь. Ты мой Паразауролоф навсегда!