Кай проснулся, когда его схватили. Сыпал в нее проклятья, а потом кричал о чувствах, когда его тащили по полу, прямо как тогда в Австрии.
Кай отбивался, пытался просто дотронуться до Лейлы.
Крепко держал, когда удалось вырваться, умоляя ее о чем-то… Леа старалась не слышать.
Чтобы не было так больно. Чтобы отпустить.
— Тебе нужна помощь. А я больше не в силах тебе помочь… — одними губами.
— Только ты мне и нужна! — кричал он, когда его снова забрали.
Она подошла к панорамному окну. Вгляделась в розовое небо над Нью-Йорком. Рассвет… символично?
На небе не было ни облачка. И само оно было каким-то бесцветным, пустым. Даже на рассвет не похоже. Какая-то серо-розовая мазня, лишенная яркости…
Молча собрала вещи и положила их на кровати. Сняла кулон, что он подарил ей, оставив на тумбочке.
А потом Лейла просто упала, отчаянно хватаясь за перила. Ноги не держали. Плакала, валяясь на досках, покрытых пылью…
Умирала частичка ее души. А в это время его везли в наручниках в клинику.
И Кай, наконец, не думал о мести и о том, как уничтожит ее. Он думал о том, что как бы больно ему ни было, и как бы он ее за это ненавидел…
Гораздо больше он любил Леа. Знал, что не проживет без нее долго. Просто согнется, погибнет. Словно без воздуха.
На него снизошло какое-то смирение, как тогда на горе Синай. Кай называл это прикосновением Бога.
Прикосновение любви. Но теперь это было еще большее…
Любовь обволакивает сердце. Такое чувствуешь сразу.
Узнаешь ЕЕ из тысячи лиц, видишь среди толпы…
Хватает лишь взгляда, пары секунд наблюдения за объектом родной души…
Почувствовал.
Они на одной волне. Они одно целое. Уже в ту секунду они оба были обречены. Изначально.
— Ты все сделала правильно, — шепнул, не глядя на людей, что сковали его запястья в наручники.
Не было злости и обиды. Была только любовь. Вопреки.
ГЛАВА 22
— Оставь ее в покое, — я резко откинулся головой назад, чтобы удариться о стену. Больно.
Теперь, когда я заперт. Теперь, когда я один — и лишь врачи приходят ко мне, чтобы провести сеанс или накормить, я понимаю, что чувствовала Лейла, когда я творил с ней те ужасные вещи больше года назад.
Думал ли я о ее чувствах? Не особо. Я был эгоистом и остаюсь им. Но я стараюсь… стараюсь просто понять и принять то, что не поступи она так со мной, рано или поздно Деймон бы убил ее.
Может быть, он бы не хотел этого. Он бы просто не рассчитал силу. Задушил во время секса. Избил за то, что на нее косо посмотрел прохожий. Что угодно.
— Оставить?! ЗМЕЯ! СУКА! ТВАРЬ… — проговорил он внутри меня. Больше не было кресла. Его не было физически. Пока. Остался лишь его голос, который преследовал меня днем и ночью.
Но я уже ни в чем не мог быть уверен. И я не собирался поднимать на уши всех, чтобы выбраться отсюда. Мне уже плевать на Бенджамина, что отнимет у нас миллионы, это Дейм так за это трясся.
Деймон убьет ее за то, что Леа сделала. Несмотря на то, что тоже испытывает к ней чувства.
Но его чувства пронизаны банальным интересом к любви и собственной похотью. Он хищник, который хочет содрать шкурку с неведомого зверька.
А я люблю Лейлу и складываю оружие. Не потому что не хочу за нее бороться, не потому что не хочу быть с ней больше жизни.
И не потому что я готов убить каждого, кто прикоснется к ней после меня.
Энди Бэрроуз говорит, что мне не нужно отделять мои мысли и мысли Деймона. Он — это я. И похоть, и все, что я с ней сделал: в Австрии, в машине и после — все это я.
Я готов остаться здесь, чтобы предпринять последние попытки лечения. Я остаюсь здесь, чтобы опуститься на самое дно. Потерять все. Я уже потерял.
Но если я выберусь, и Деймон убьет ее, я этого себе никогда не прощу. Поэтому, как бы я не хотел на волю, я остаюсь здесь.
Прислоняюсь лбом к холодному стеклу в своей комнате. Оно прозрачное, но я не вижу того, что находится по ту сторону. Но знаю, что в коридоре видят меня.
От данной обстановки можно сойти с ума, и я начинаю медленно терять рассудок, путаясь в лабиринте собственной души и нескольких умов, нескольких «я», которые спорят между собой.
Наверное, лучше смерть, чем такая жизнь. Вот так всего одна ночь загубила мою жизнь, и я точно знаю, что не хотел бы испортить жизнь так еще одному ребенку. Анджелине…
Такого не пожелаешь и заклятому врагу.