Честно, я не представляла, что это когда-нибудь кончится. Подруги всегда рассказывали, что страсть через несколько лет угасает. Что рано или поздно у них все чаще «болит голова», и они уже просто не хотят своих мужей и парней…
Наверное, с нами было что-то не так. Потому что чем больше мы с Каем трахались, тем сильнее я его хотела.
Действительно наркотик.
Аппетит приходит во время еды… я была настолько одержима им, что даже, когда он был на работе, думала о нем. Радостно бежала к телефону, когда Кай звонил…и мы занимались сексом. При помощи голоса.
Черт, мы просто не могли ждать до вечера.
И что случалось, когда я клала трубку? Когда засыпала на его руках? Правильно. Часть меня, а именно гордость (а она у меня также раздута, как и совесть) корила меня за то, что я снова позволяю ему такие вещи.
То есть, понимаете…
Спать со мной, а быть обрученным с другой — это разве нормально? Что же я делаю?
С другой посещать публичные места, а меня прятать под одеялом — это тоже нормально?
Я все чаще задаюсь вопросом: а ЧТО же не может простить без ума влюбленная женщина?
Я позволяю все это дерьмо, закрываю глаза. Наивная и влюбленная дурочка. От Кая можно ожидать чего угодно. К тому же… если верить папке, он болен. И это очень пугает. А если он вдруг раз и навсегда превратится в маньяка-Деймона? Навсегда. Без прояснений. Без вот таких вот мгновений счастья.
Я ждала результата одного из кастингов, когда получила сообщение от Анджелины: «Джейме сегодня отвезет меня к вам. Я счастлива, фея» — расплылась в улыбке, пряча телефон.
И тут же пришла горечь, сдавившая грудь: как долго мы с Каем еще будем играть в семью?
Это новый уровень его игры или реальность? Перепутье… пусть случится то, что подскажет мне, как действовать. Как дальше быть?
Меня совсем недавно выписали из больницы. Я даже не помню день своего шестого дня рождения. Но дышать до сих пор больно. Врач сказал, что со временем это пройдет.
Но боль не проходит, не становится меньше.
В его взгляде — вина. В моем — ненависть. За то, что груб с мамой.
Мамочка сказала, что я скоро уеду в город, где дома такие высокие, что теряются в облаках. Где крыши упираются в небо. Там тоже есть океан, но бывает очень холодно. Мамочка пообещала, что я увижу снег. Я очень обрадовался этому, ведь я видел снег только в своем любимом фильме — в том самом, где мальчик остается один в Рождественскую ночь.
Он бы был мне отличным другом… Просто… он такой же, как и я. У него большая семья, которая его любит, но при этом он в ней совершенно один. Понимаю его.
Я не помню почти ничего с той ночи в террариуме. Но… что-то внутри меня душит и гложет. Особенно, когда я, как сейчас, смотрю в зеркало и вижу на своем лице уродливые синяки.
На шее у меня огромный красный след. И дышать до сих пор больно. Я стал еще уродливее, и теперь, когда подготовительные курсы к школе закончатся, и я пойду в младшую школу… У меня снова не будет друзей.
Я смотрю в зеркало — долго и пристально.
Хочется плакать, когда страшные воспоминания щекочут нервы… нет. Не хочу вспоминать. Это случилось не со мной. Но откуда на моем теле эти ужасные следы? Даже мой братик Коул плачет, когда видит меня.
И шрамы исчезают с моей шеи. Красное кольцо на коже рассасывается, словно я супергерой.
Я поднимаю футболку — на ребрах больше нет жутких следов, словно меня запинали тяжелым ботинком.
Мне хочется быть кем-то другим. Кем-то, с кем мог бы подружиться я сам.
Поднимаю взгляд на свое лицо — на нем больше нет отметин, фингалов и гематом. Мои волосы — светлые, как у… Немезида[1]. Точно.
Я меняюсь прямо там, в зеркале. Воображая, придумывая. Сажусь в кресло напротив отражения, потому что стою довольно долго.
— Меня зовут Кай.
— Ясно, — мальчик пренебрежительно ведет плечом, но глядит на меня с интересом. — Ты моя копия.
— Нет, ты моя копия.
— НЕТ, ты моя копия!
— НЕТ, это ТЫ моя копия!