Демон спускается с гор

«Дух на удивление держал обещание. Получая свое, более в майское полнолуние ни на кого не нападал, по лесу не шастал, в болота не заманивал и не заходил в деревню в поисках свежей плоти. Можно было бы проверить, что изменится, если не исполнить его требования. Но жрецы запрещали даже думать об этом. Прадед моего прадеда видел собственными глазами, на что способен дух в гневе, – вещал старейшина. – Поверьте, не захотите вы, чтобы он покинул пещеру. Земли и неба будет тогда нам мало».

Почтенных старцев слушали. Жрецам не перечили, духа боялись, а полнолуние, что приходило в мае, нарекли Ночью Свадеб.

Айсэт не разделяла веры Гумзага и тех, кто предшествовал ему. Хотя бы потому, что никто не спросил девушек: готовы ли они пойти на жертву? Не спросили семьи: кого из дочерей отдадут они с меньшей скорбью? Не спросили их матерей: что значит отдать дитя не в чужую семью, не в дом хозяйкой, не мужу в жены, но духу, что когда-то возводил у испыуна частокол костей?

«Мы рожаем девочек гостьей в дом. Все мы уходили, все еще уйдем, – вспоминали женщины старые напевы, – где-то встретишь счастье, где-то – приют, девочку любую для служенья ждут». Никто не решался спорить со словом духа. Девушки облачались в белые платья год от года и ручьем тянулись к пещере. Им не приходилось карабкаться по скале, как это делала Айсэт во время своих вылазок. Под светом полной луны от подножия горы до самого дуба появлялись ступени, покрытые влажным мхом. Босые ноги зябли, но поднимались торжественно и осторожно. Девушки садились в круг у дуба. Жрец стоял у пещеры. Остальные толпились у подножия горы. Они давно уже не плакали и не стенали. Приносили с собой музыкальные инструменты, еду и питье и ждали, когда же дух определится. Вот выберет себе невесту – и можно остальные свадьбы играть тем, чье время уже подошло. Если и нервничал кто, почти так же, как девушки, так это будущие женихи: вдруг духу их красавица приглянется? Что же впустую кулаки сжимать да кинжал из ножен вытаскивать? Не пригрозишь духу, он из пещеры носа не кажет. А войдешь в его угодья – так не невесту, себя потеряешь. Жених, если не повезло, смирялся. Девушки, хоть и отправляли их в пещеру, не переводились. А красоту стирало время. К чему терзаться, что не досталась красавица? У всех девиц, пока они девицы, тонкие талии, длинные косы, нежный взгляд, заговорят – заслушаешься, заживешь – привыкнешь. Пусть дух забирает лучшую, коли такова плата за жизнь прочих. А они к прочим приглядятся.

Но все же именно условие, что выбирал дух среди красавиц прекраснейшую, вносило в Ночь Свадеб еще кое-что. Мрачное удовлетворение. Избранная уподоблялась богине – грустная и гордая, украшала голову венком из цветов и к утру в одиночестве поднималась к пещере. Весь последующий день в деревне хранили молчание в память о ней, а после зажигали единственную свечу. Те, кто подбирался к заветному брачному возрасту, затевали игру: «Отгадай, кого выберет дух? Кто же самая красивая?» Хорошо, когда порой на скалу всходила одна-единственная девица от их деревни, – духу-то подавай все время новых. Выбрал – и нет больше красавицы, не выбрал – значит, в тот год из других аулов Гнилых земель привезли цветок подиковинней. А когда двое, или трое, или вот, как в этот год, сразу семеро – богатый урожай. Игра затягивалась на весь год, и обреченные девушки находили в ней странное веселье.

«Мамочка, если меня дух выберет, ты плакать станешь?» – спрашивала маленькая Айсэт, подпрыгивая на месте. Она старалась разглядеть, как девушки поднимаются по скале, но натыкалась на ноги взрослых.

«Не выберет, – отвечала мать. – А если и выберет, то сразу обратно вернет. Слишком ты своенравная и духа в рог согнешь».

Айсэт гордилась своей необыкновенной способностью сгибать злых духов в рог. Но с годами поняла, что Дзыхан просто жалела дочь, на которую зарится один только Кочас, но никогда не укажет горный дух. И теперь, карабкаясь к пещере, Айсэт готова была содрать с себя кожу, если бы это помогло переродиться с новым, чистым лицом. Ведь в ней вскипали слова Кочаса: «Духу – невеста, Айсэт – вода». Смельчаки перевелись, да и шли они в пещеру с иной целью; девушки боялись и поступали верно, потому что глупо не бояться смерти. А она бы пошла туда по доброй воле и с решимостью не страшиться гибели, но просить, умолять, валяться на земле перед духом, умереть любым способом, отдаться на его милость – сделать все, но избавить от боли отца и мать.

«А там, кто знает, может, душа моя обернется птицей и упорхнет из когтей духа. Полетит, – „к морю“, – шепнул ей в ухо голос отца, – и затеряется в просторе».

Айсэт нащупала уступ, где ждала пещера, заспешила, поставила ногу неправильно и слишком рано перенесла вес тела с одной ноги на другую. Нога подвернулась, руки вцепились в плющ, росший поверх крошащихся камней, упустили неверную помощь. Айсэт охнула, воздух выбило из легких, тело отяжелело, потянуло вниз.