Демидов кедр

Любила возле кедра молодежь собираться. Здесь и хороводы водили, и по весне в лапту и городки играли, здесь парни с девками в любви объяснялись.

В деревне знали: коль повел Иван Марью или Василий Татьяну к Демидову кедру, значит, скоро на свадьбе гулять…

Евсей Кузьмич оторвал взгляд от кедра, скользнул глазами по берегу, по домам и вдруг… защурился, шаркнул по бровям ладонью, не веря тому, что видит.

Посреди пустынной деревни стояла грузовая машина.

Глава вторая

Старик еще не вытащил лодки, а к нему по заросшей бурьяном дорожке, бывшей когда-то извозом, уже спускался мужик.

Невысокого роста, плотный, на широком губастом лице рябинки, как соты, обутый в ладные сапоги, в брюках галифе, на плечах брезентовая тужурка.

— Здравствуй, Евсей Кузьмич! — крикнул весело, подавая тяжелую пятерню. — Не признаешь?

— Здорово, здорово, паря! — ответил старик сердечно, как близкому человеку, и прищурил глаза. — А вот насчет признанья не обессудь. Не признаю, брат, тебя, По приметам дак и вижу вроде впервые.

Мужик усмехнулся.

— А ты Коровина не знал?

— Уж не Феофана ли Фомича?

— Кого ж больше.

— Ну как не знать, как не знать, паря! Постой… Да ты ни его ли сынок? Не Петра ль Феофаныч?

— Ну вот, — захохотал мужик. — А говоришь, что впервые видишь.

— Дак… Сколь лет-то прошло. И был ты тогда… с соплями под носом. А ноне, смотри, какой мужичишша! Откуда это тебя занесло? Как жизнь-то? Батька как? Жив ли, здоров?

— Похоронили, — посмурнел лицом Петра Феофаныч, и Евсей Кузьмич сконфузился, заспешил:

— Фу, господи помилуй! Прости меня на недобром слове. Совсем из ума выживаю. Гостя в дом приглашать перво-наперво надо, а я с речами глупыми подступил… Пошли, брат, в избу. Пошли, пошли!

Старик задернул на берег лодку, подхватил кузовок и весло, гость сграбастал в охапку мокрые снасти, и они стали подниматься по тропе на ярок.

Изба Евсея Кузьмича стояла почти у самого берега, и через минуту они были возле ворот.

— А собаки что, нет? — спросил гость, останавливаясь и с опаской заглядывая в ограду.

— Иди смело, не бойся. Нету собаки. Испустила дух нонешним летом, сердешная. От старости. А новую пока не завел.

Петра Феофаныч шагнул.

— Ну и тяжесть, — выдохнул, кидая сети на пол завозни. — С непривычки-то аж в спину кольнуло.

— Ишь ты, хлипкий какой, — засмеялся Евсей Кузьмич и заглянул на новенькую порожнюю машину, что стояла в пожухлой крапиве поодаль. — Никак шофером служишь? Шофера ноне таки. Как прынцы. Токо баранку вертеть. А чтобы мешок там поднять или ящик в кузов закинуть — и не подумай. Оттого и силенки, как в курице, хоть и на вид бугаи.

— Да нет, не шофер я, — сказал Петра Феофаныч серьезно, с едва заметной горлинкой. — В начальстве хожу. А это так, для разнообразия сел за баранку.

— Ну-ну, — неопределенно хмыкнул Евсей Кузьмич и снова заторопился. — Давай, давай, проходи, дорогой. Вон рукомойник, вон полотенец, споласкивайся с дороги, а я живчиком на стол сгоношу. Гостю завсегда — перво-наперво еда. А беседа — хороша после обеда…

Проворно, будто в одночасье скостили десяток годков, Евсей Кузьмич принес дровец, растопил печку, стал чистить рыбу. Потом достал из подполья соленых груздей, навалил полную чашку меду с желтыми, ноздреватыми сотами, кинулся в чуланчик к лагушку, где с июля месяца бродила, набирая крепкую силу, густая черемуховая настойка.

Все это делал он с необычайной, приподнятой радостью, как невеста-перестарка, к которой пришли наконец долгожданные сваты.

Петра Феофаныч мылся неторопливо и основательно. Долго тер полотенцем бугристую, красную шею. Освежившись, подался на речку, постоял там с полчаса у бывшей плотины, посмотрел на окрестные леса, на деревню и только после этого вернулся в дом, прихватив из кабинки пару запотевших бутылок белой.

— Ну, за встречу, что ли? — сказал, тряхнув ими, будто бы колокольцами.

— За встречу, за встречу! — весь просиял старик, снимая с печки шкваркающую сковородку. — Садись, паря, садись. Все готово к застолью.

* * *

Они сидели друг против друга, размягченные, красные после выпитой водки, после добротной крестьянской еды, и неторопливо вели беседу.

— Дак, говоришь, какими ветрами занесло тебя, Феофаныч, в родную деревню после стольких-то лет? — спрашивал Евсей Кузьмич, пододвигая гостю полную кружку с запашистой настойкой.

С ответом гость не спешил.

— Как тебе сказать, — пожал крутыми плечами. — Вроде и по делу и просто так.

— Не уразумею чо-то тебя.

— А и не просто уразуметь, — улыбнулся Петра Феофаныч. — Перво-наперво то, что работаю бригадиром в межколхозлесхозе. Вот уже четвертый годок. Лесничество наше, помимо всего прочего, еще и лес заготовляет, гасильным шестом с алюминиевым заводом торгует. Вот и ездим, изыскиваем места, где взять побольше да посподручней. А тут услышал как-то, что ты в Вагино и по сей день живешь, дай, думаю, навещу. Поговорим, поохочусь немного, а заодно, может, и делянки под вырубки угляжу. Тут ведь у тебя как раз граница проходит между государственными и нашими, межколхозными, лесами.

— Так-так. Значит, ты в районе, в Таланске, живешь теперь? Ну, а раньше-то где пребывал?