Демидов кедр

— А что дальше? — Леонид осмелел. — Мы каждую смену простаивали по нескольку часов. Да если хотите… Я даже эксперимент, верней, наблюдения провел. До остановки мы намывали по триста — четыреста грамм, а в первые дни после ремонта по пятьсот намывать стали. Так что давно перекрыли этот мой самовольный простой.

— Ишь ты! — Директор погладил двумя пальцами нос, поправил волосы. — Ишь ты, экспериментатор какой! — и отвернулся к окну, чтобы Леонид не заметил его улыбки. Постоял так минуту-другую, прошелся по кабинету, снова сел за массивный дубовый стол.

— Так вот… Леонид Григорьевич. — Озолин впервые назвал его по имени-отчеству. Встал. — Мы тут посоветовались и решили назначить вас в Боковом сменным мастером вместо Терехина. Пока. А там посмотрим, что у нас выйдет.

— Но… — Леонид растерянно уставился на директора. — Но…

— Никаких но! — строго перебил тот. — Получайте выписку из приказа, возвращайтесь в Боковой и приступайте к работе. Все!

* * *

Каллистрат Аверьяныч Загайнов сидел за своим шатким крохотным столиком у окна и объяснял Леониду, как ловчее устраивать на горных речушках запруды. Галина Ивановна Каримова, пристроившись на корточках в уголке, отсчитывала рубчатые резиновые ковшики для промывочных шлюзов.

По случаю июльской жары она — в коротеньком легком платьишке, без платка, в тапочках на босу ногу.

Каллистрат Аверьяныч говорил с увлечением, размахивал руками, вспоминал всякие случаи из своей «многолетней северной практики» и, кажется, ни о чем другом, кроме этих запруд, и не думал, но вдруг, взглянув на Каримову, осекся, заерзал на стуле, схватился за голову.

— О боже, о боже, совсем позабыл! У меня же завтра ревизия, а я двух одеял никак не могу досчитаться. Галочка, девочка, подсоби, ежели не спешишь. Сочти одеяла на свежую голову.

Каримова поднялась, кончиками пальцев смахнула пот с верхней губы, огляделась.

— Но как? — пожала плечами. — Они же у вас под самым почти потолком.

— А ты на тумбочку, на тумбочку, милая, — ласково посоветовал Каллистрат Аверьяныч.

Ничего не подозревая, Каримова взобралась на тумбочку, вытянулась на цыпочки, едва-едва дотянулась до одеял.

— Сорок восемь, Каллистрат Аверьяныч.

Загайнов хмыкнул, подмигнул Леониду, всплеснул руками.

— Ой, пятьдесят должно быть! Ой, пятьдесят!

— Да сорок восемь, вам говорят!

— А ты еще разочек, еще.

Каримова разозлилась.

— Я что, считать не умею?

Обернулась. Курыгин стоит, потупясь, красный, как из парной, а Каллистрат Аверьяныч, схватившись за угол стола, трясется от смеха.

— Ну спасибо, девка, ну уважила старого человека!

— Эх вы-ы-ы! — Каримова вспыхнула, присела, натянула подол платьица на колени, передразнила: — Старого челове-е-ека! И вы тоже хорош! — на Леонида. — Думаете, если слабая женщина, так можно над ней насмехаться? Помогите давайте с тумбочки слезть, — приказала она не без кокетства. — Слышите, помогите!

— Веселый вы человек! — сказал Леонид Загайнову, когда Каримова с пачкой ковриков вышла из склада.

— Друг мой! — Загайнов уже не смеялся. Стоял у окна, задумчиво ворошил страницы огромной амбарной книги. — Да если бы я не умел веселить сам себя и других, я бы давно на погосте лежал. Жизнью надо уметь управлять. И находить минуты для радости. Иначе зачем она, жизнь? Иначе можно состариться на двадцать лет раньше срока. Вот вы, например. Ну что вы вторую неделю ходите как убитый? Почему не встряхнете себя? Почему не съездите в Веселый в кино? Почему не поухаживаете за той же Каримовой? Господи, да мало ли еще интересного, необходимого в конце-то концов! Ну что вы себя терзаете? Ведь вы же не виноваты. Ведь вы же бессильны против объективных причин.

— В работе не бывает объективных причин. Все они — субъективны. А объективными их называют тогда, когда заботы с себя хотят переложить на господа бога.

— Нет, с вами невозможно разговаривать. Не-воз-мож-но! — произнес по складам Загайнов. — Вам бы поделиться характерами со своим другом. Ему бы чуточку вашей сосредоточенности, а вам немножко его беспечности и оптимизма. Было бы в самый раз.

— Каков уж есть, — вздохнул Леонид. — Значит, советуете обмазывать дамбы глиной?

— Вот-вот, именно глиной! — оживился Каллистрат Аверьяныч. — Попробуйте, может, что-нибудь выйдет. Хотя… — Он снова хотел развить какую-то новую мысль, но вовремя воздержался.

Леонид вышел из склада. Остановился, ослепленный полуденным солнцем, расстегнул воротник рубашки.

Жара стояла невыносимая — невозможно дышать.

Эта жара уже вторую неделю изматывала его, изматывала всех боковчан.

Когда-то буйные, горные речки быстро попересохли, и на приборы не стало хватать воды. Бригады ежедневно простаивали по полсмены, а то и больше. Час работают, два ждут, когда запруды наполнятся хоть немного.

Люди были издерганы, злы, не зная, что делать. А из Веселого по нескольку раз в сутки звонили Драчу:

— Вы срываете план. Срочно принимайте все меры!

Растерянный, позеленевший от бессонницы Драч собирал бригадиров и повторял то же самое:

— Мы срываем план, понимаете, план! Срочно принимайте все меры! — И косился на Леонида.