Демидов кедр

— Это не меняет никаких полошений! Ничего не меняет. Портрет фитель фесь Поковой. Каштый соплифый мальчишка смеется над Шульц.

— В Боковом нет мальчишек, не ври. Здесь одни взрослые.

* * *

Федотов с Василием отбурили забой раньше времени и вернулись домой сразу после обеда.

Войдя в барак, Федотов увидел: Степка Гавриков сидит за грязным столом и пьет спирт, закусывая мороженой луковицей, а рядом на лавке валяется разводной ключ.

— Ты чего? — покосился на Гаврикова Сидор Петрович. — С горя, что ли, пораньше решил нахлебаться?

— А я вот ыпокажу ым ызы горя! — пробурчал Гавриков, подвигая ключ ближе. — Счас накиряюсь и сочиню такой концерт в Боковом, что всем чертям тошно станет. И этого сопляка искалечу и Шлыкову тоже пузо пощекочу.

Федотов неторопливо стащил с плеч фуфайку, повесил, приладил на вешалку шапку, расчесался и так же неторопливо, раздумчиво вроде подался к столу. Подошел, посмотрел на Гаврикова сверху вниз, взял со стола банку с остатками спирта, повертел ее в руках и с силой швырнул в угол, в деревянную шайку. Потом таким же манером поступил и с разводным ключом.

— Ну-ну! — дернулся Гавриков. — Ты кор-роче, кор-роче! — однако не вскочил с лавки, не кинулся на Федотова. Только буравил его глазами да тяжело двигал челюстью.

— Степа! — тихо проговорил Федотов. — Я ведь не Драч. Меня на испуг не возьмешь. И дурака валять я тебе не позволю. Ты что, забыл нашу первую встречу? А, Степа? Слышишь? Забыл, говорю?

Гавриков ничего не ответил. Заскрипел зубами и отвернулся.

Их первая встреча случилась в один из зимних вечеров, когда Федотов, отсидев восьмилетний срок в лагере заключенных, переехал в Веселый.

Веселый в то время был совсем еще маленьким поселочком, и отдельной комнатушки ему не нашлось, хотя очень хотелось поселиться именно одному, именно в тихонькой комнатушке, где-нибудь на окраине, а не в шумном, многолюдном бараке. Бараки эти за восемь лет и так надоели до тошноты.

Но что было делать? Не уезжать же на другой прииск.

Поздно вечером, получив у завхоза необходимые вещи, он пришел в новый, только вчера заселенный барак, занял свободную койку в углу и тут же лег, усталый и выжатый после дневной беготни.

В бараке было гомонно, неспокойно.

Какой-то поджарый, узколобый парень, не то пьяный, не то притворившийся пьяным, шатался между коек, между столов, приставал к мужикам. У одного кусок хлеба из рук выбьет, с другого одеяло стянет, третьего, будто слугу, заставляет налить из бачка и поднести ему кружку воды. Никто с парнем не связывался, все норовили отделаться от него побыстрей и полегче.

«Видать, не обстрелянный народ, — подумал Федотов. — Боятся».

А парень наглел все больше и больше.

— Пас-с-с-куды! — кричал. — На цырлах заставлю ходить. Вы знаете, кто я? Меня вся Колыма боится! Я в лагере десять лет мазу тянул. Я в армии Рокоссовского воевал!

«Дурак! — усмехался Федотов. — Блатного из себя корчишь, а сам в лагере наверняка параши из-под блатных выносил».

Ему хорошо был знаком тип таких вот «мазотянутелей», любивших поизгаляться над несведущим человеком и становившихся тише воды и ниже травы перед теми, за кого они себя выдают.

— Ты, вояка! — спокойно сказал, не поднимая головы с подушки. — А ну, заткнись. Надоело!

— Шьто?! — подпрыгнул парень и одним махом очутился у койки Федотова. — Шьто? — просвистел, сев к нему в ноги. — А ню повтори! Повтори, шьто сказал, сюка, не то попишю!

Федотов не пошевелился, по-прежнему с усмешкой наблюдая за парнем.

— Ты знаешь, за шьто я попал? — заорал тот, выставив перед Федотовым неизвестно откуда взявшийся ржавый ножишко. — Я человека убил! Вилами заколол гада по пьянке в тридцать седьмом. А мне пятьдесят восьмую пришили. И написали: террорист-одиночка с левым уклоном. Понял? Мне с человека кишки выпустить — тьфу! Понял? У меня срок был — сто двадцать пять. Понял? А потому даю две минуты. Дуй к порогу, становись на колени и молись на меня.

Барак затих. Люди, как загипнотизированные, с открытыми ртами ждали, что будет дальше.

За восемь лет заключения Федотов повидал всякого, но с такой откровенной наглостью повстречался впервые. Все в нем кипело. Он не мог больше сдерживаться.

— Сейчас, — хрипло сказал, поднимаясь.

В два прыжка он оказался у печки, схватил увесистую клюку из шестигранного бурового железа и, развернувшись, вытянул парня вдоль хребта.

Тот скрипуче «икнул», изогнулся дугой и медленно-медленно, словно боясь потревожить кого-то, пошел к своей койке.

— Так не забыл эту встречу, Гавриков? — повторил Федотов. — Запомни! Хоть словом заденешь парня, будешь иметь дело со мной.

* * *

— Ленька, а Леньк! Слышь. Посмотри на меня. Посмотри, хорошо или нет?

Леонид прихлопнул книгу, оторвал голову от подушки и посмотрел на Ваську с ухмылкой.

— Отлично. Хоть сейчас в зоопарк.

— Да я серьезно.

— И я серьезно. Кого это ты интересно решил ошеломить красотой. Уж не Шульчиху?

— Дурак.