Демидов кедр

— Ты ведь грамотный, все понимаешь, а я че. Объегорят, как дурака, — притворился этаким простачком, желая, видимо, и в бумажном деле проверить способности Леонида.

Леонид согласился, хотя даже в мыслях не допускал, чтобы Терехин мог ошибиться, а тем более смухлевать.

Как-то сразу поверил он в этого человека.

В первый же понедельник после их с Василием приезда в Боковой, Леонид, чуть-чуть припоздавший на утреннюю планерку, с удивлением увидел, что проводит ее не Драч, а какой-то коренастый, плотный парень лет двадцати восьми — тридцати, с крупным простоватым лицом, с ранними залысинами на висках и с медлительными, как бы ленивыми движениями.

Странная то была планерка.

Никуда не торопясь, никого не подгоняя, а вроде специально стремясь подольше задержать и себя и всю смену в конторе, парень сперва зачитал сводку выполнения недельного плана добычи песков по всем участкам прииска, подробно прокомментировав ее, потом объявил, что предстоит сделать боковчанам до конца месяца, и только после этого стал делать собственно разнарядку. В отличие от Драча он не спрашивал, что творится на той или иной шахте, а сразу же приступал к задачам на сегодняшний день, видимо, знал положение дел на всех рабочих местах не хуже любого исполнителя. Говорил он негромко, с хрипотцой, растягивая окончания слов, ни разу не повысив голоса, и чудно — его спокойствие как бы заражало: никто не кричал, не ругался, не перебивал; в конторе была почти такая же тишина, какая бывает в школе на деловом интересном уроке.

— Кто такой? — шепотом спросил Леонид у Пашки Семенова.

— Сменный мастер Терехин, — так же тихо ответил тот.

— А где Драч?

— Говорят, в Веселый уехал.

— А почему я до сих пор не видел Терехина? — не унимался Леонид.

Пашка пояснил, что это и немудрено, ибо, во-первых, Леонид живет на Боковом всего несколько дней, все из которых работал в ночную смену, а во-вторых, на каждом участке положено по штату три сменных мастера да плюс старший, а у них всего один. Он и сменный, он и старший, он и фактический заместитель начальника участка, когда тот уезжает, так что работы ему хватает и на месте сидеть не приходится.

Когда планерка окончилась и Леонид вместе со всеми направился к выходу, он услышал за спиной негромкий, но предупредительный голос Терехина:

— Леонид Григорьевич, если не очень спешите, задержитесь, пожалуйста, на минуточку.

«Ого! — отметил про себя Леонид, оборачиваясь. — Обращеньице что надо. Уже и имя-отчество знает. Но что бы это значило? Неужели засек, что я опоздал?»

Точно!

Терехин протягивал ему короткопалую пухлую руку, улыбался широкой улыбкой, а сам медленно, нараспев говорил, даже немного приокивая:

— Что же это вы, Леонид Григорьевич, на планерку опаздываете, а? Нехорошо, нехорошо. Вы не простой рабочий, вы молодой специалист, техник, на вас весь народ смотрит.

Леонид отвел глаза.

Больше всего на свете он не любил таких вот спокойных, нудных нотаций. Лучше бы уж по-простецки, напрямую обложил матом, да и делу конец. А то теперь стой, красней и оправдывайся.

Однако ни краснеть, ни оправдываться не пришлось.

Терехин, видимо, спохватился, что ни с того начал, и сам, раньше Леонида, покраснел и смутился.

— Вы уж извините, — сказал. — Это я к слову. Не для того попросил вас остаться. Просто хотел поближе познакомиться. А то все некогда да недосуг — почти неделю живете в поселке, а еще ни разу не виделись. Извините, — повторил, чуть исподлобья, пытливо глянув Леониду в глаза, и развел руками. — Вот планерку проводил, весь вечер вчера готовился к ней, а как она прошла, не знаю. Я всегда к планеркам долго готовлюсь, — признался. — И никогда не знаю, что из этого выходит, хотя очень хочется, чтобы после планерки у рабочих остался на весь день хороший настрой. Вот и хочу с вами посоветоваться как с коллегой.

Было в Терехине что-то крепкое, сильное и в то же время обнаженно-беспомощное, как у ребенка.

Леонид сказал, что планерка прошла лучше не надо, что вообще их нужно так и проводить, после таких планерок наступает спокойная сосредоточенность и начинаешь себя чувствовать человеком, ответственным за дело не меньше, чем директор прииска или начальник участка.

— Ну добро! — облегченно и шумно выдохнул Терехин и совсем уж по-ребячьи провел тыльной стороной ладони по носу. — Значит, все по пути. — Потом неторопливо собрал со стола бумаги и сводки, бережно сложил их в ящик, спросил: — Вы не против, если мы пойдем на шахты вместе? Дорога длинная — поподробнее обо всем поговорим, поближе познакомимся.

Леониду было приятно необычное, почти неприемлемое для Бокового обращение на «вы», а еще приятней — разговор на равных, полная распахнутость перед ним Терехина. Простота и откровенность собеседника всегда вызывает ответную откровенность, вызывает уважение. Они тогда поговорили много и хорошо. И вот теперь Леонид как-то вдруг понял, что не вправе был соглашаться с Хахалиновым, что поступил нечестно, придя в контору, чтобы проверить действия Терехина. Не уйти ли поскорее отсюда? Но было поздно. Кто-то шел к конторе, звонко скрипя снегом.