Делай деньги!

— Не считая разговора с человеком, который уже триста лет как умер, — добавил Мокрист. Он неуютно себя чувствовал в окружении черепов. У человека это заложено на генетическом уровне со времен обезьяны, потому что (а) то, что сделало этот череп черепом, могло все еще быть поблизости, так что нужно немедленно лезть на дерево, и (б) черепа выглядят так, будто смеются над тобой.

— За это не переживайте, — сказал Икс, вынув из черного мешка маленькую узорчатую склянку, и начал натирать ее рукавом. — Профессор Флид завещал свою душу университету. Он человек колючий, вынужден признать, но может и пойти на контакт, если разыграть все как следует.

Он отступил на шаг назад.

— Посмотрим… коптящие свечи, Круг Намарета, Стекло Безмолвного Времени, Маска, куда же без нее, Шторы, э, Шторы и… — тут он положил рядом с банкой небольшую коробку, — …жизненно важные ингредиенты.

— Не понял? То есть все эти дорогостоящие на вид вещи не жизненно важны? — переспросил Мокрист.

— Они так… декорация, — сказал Икс, поправляя капюшон. — Мы, конечно, могли бы просто сесть и зачитать вслух текст, но если нет ни костюмов, ни декораций, кто захочет к нам прийти? Вы вообще любите театр? — добавил Икс с надеждой в голосе.

— Бываю иногда, — ответил Мокрист осторожно, вовремя распознав эту надежду.

— Ты, случайно, не видел новый спектакль Маленького Театра «Какая жалость, что она инструктор рукопашного боя»? Постановка «Труппы Сестер Долли»?

— О нет, боюсь, не видел.

— Я играл там сэра Эндрю Пердолло, — уточнил доктор Икс на случай, если это вдруг освежит Мокристу память.

— Ах, так это был ты! — воскликнул Мокрист, который не впервые встречался с актерами. — Все на почте только об этом и говорили!

«Если он не спросит, о каком представлении они говорили, все будет прекрасно», — думал Мокрист. Хотя бы на одном представлении каждого конкретного спектакля обязательно происходит что-нибудь уморительно чудовищное. Но ему повезло: опытный актер знает, когда не стоит испытывать удачу.

Вместо этого Икс спросил:

— Знаете ли вы древние языки?

— Я немного разбираюсь в азах мычания, — сказал Мокрист.

– . Он для тебя достаточно древний? — сказала Ангела Красота, и у Мокриста по позвоночнику пробежали мурашки. Язык големов обычно звучал чудовищно в человеческих устах, но, когда на нем заговорила Ангела Красота, получилось нечто невыносимо притягательное. Словно серебро в воздухе.

— Что это было? — не понял Икс.

— Общий язык големов на протяжении последних двадцати тысяч лет, — ответила Ангела Красота.

— Серьезно? Очень, э, впечатляюще, э… давайте начинать…

В бухгалтерии никто не смел отрываться от вычислений, пока стол старшего кассира, вращаясь на своей оси, грохотал, точно телега, везущая приговоренных на казнь. Бумаги порхали в руках Маволио Бента, его мозг утопал в ядовитых соках, а ноги без устали жали на педали, не позволяя темным материям обволакивать душу.

Он ничего не вычислял, что бы ни казалось со стороны. Вычисления были для тех, кто не видел ответа, плавно возникающего перед глазами. Видеть — значит знать. Так было всегда.

Кипа накопившихся бумаг истощалась, а лихорадочные мысли продолжали пульсировать в голове.

Открывались новые и новые счета. А все почему? Из-за доверия? Честности? Бережливости? Хотя бы из-за чего-то имевшего цену?

Нет! Все из-за этого фон Губвига! Люди, которых Бент никогда прежде не видел и надеялся больше не увидеть, стекались в банк и несли деньги в ящиках, в копилках и нередко в чулках. Иногда чулки были надеты прямо на них!

И к этому их побуждали слова! Банковская казна наполнялась, потому что проклятый господин фон Губвиг смешил людей и вселял в них надежду. Люди любили его. Никто никогда не любил господина Бента, насколько он мог судить. Да, он знал материнскую любовь и отцовские объятия — первая была слишком холодной, вторые пришли слишком поздно, и что ему это дало? В итоге он остался один. Тогда он сбежал и встретил серый караван, и открыл для себя новый мир — мир цифр, и цен, и респектабельности — и стал работать и подниматься вверх по карьерной лестнице, и да, он теперь чего-то стоил, и да, его можно было уважать. Да, уважать. Даже господин Космо уважал его.

И тут, откуда ни возьмись, появляется фон Губвиг — кто он вообще такой? Никто этого не знал, кроме подозрительного человека с неустойчивыми зубами. Вчера не было никакого фон Губвига, а сегодня он уже главный почтмейстер! Теперь он пролез еще и в его банк, этот тип, который чего-то стоил только на словах и который ни к кому не выказывал уважения! Теперь он смешил людей — и банк наполнялся деньгами!

«А разве Шики позволяли тебе шиковать?» — спросил знакомый голосок у него в голове. Ненавистная им часть самого себя, которую Бент глушил, и морил голодом, и запихивал глубоко в шкаф все эти годы. Это не был голос разума. Он сам был своим голосом разума. Это был голос… маски.