Делай деньги!

Прямо сейчас Космо думал, что Пуччи стоило придушить при рождении — именно это, согласно семейным легендам, он и пытался предпринять. Все в ней вызывало раздражение. Она была эгоистичной, заносчивой, жадной, тщеславной, безжалостной, упрямой, начисто лишенной такта и вообще не умела видеть себя со стороны.

В их роду эти вещи не считались недостатками: едва ли можно разбогатеть, если все время беспокоиться, правильно ли ты поступаешь. Но Пуччи считала себя красавицей, и это выводило Космо из себя. У нее были прекрасные волосы, это правда, но эти высокие каблуки! Она выглядела как воздушный шар на ниточке! За то, что у Пуччи была хоть какая-то фигура, стоило сказать «спасибо» корсетам. И хоть он слышал, что у толстых женщин добрая душа, у Пуччи ее было слишком много, и вся она пошла в Шиков.

С другой стороны, она была его ровесницей и, во всяком случае, обладала амбициями и удивительным даром ненависти. Она не была лентяйкой, как все остальные. Те проводили жизнь в обнимку со своими деньгами. Они не думали о большем. А с Пуччи можно было поговорить. Она смотрела на вещи с женской, более мягкой точки зрения.

— Нужно было избавиться от Бента, — сказала она. — Мне кажется, он что-то знает. Давай свесим его за ноги с моста. Дедушка так всегда делал. Почему ты все еще в этой перчатке?

— Он верой и правдой служил нашему банку, — ответил Космо, пропуская последний вопрос мимо ушей.

— И? Это здесь при чем? У тебя снова что-то с рукой?

— С рукой все в порядке, — ответил Космо, и очередной алый бутон боли распустился аж до самого плеча. «Я так близок, — думал он. — Так близок! Витинари думает, что поймал меня, но это я поймал его! О да! И все же… возможно, пришла пора заметать следы».

— Сегодня же вечером отправлю к господину Бенту Кренберри, — решил Космо. — Теперь, когда есть Криббинс, он мне более ни к чему.

— Правильно. А потом Губкина посадят за решетку, и банк вернется к нам. Знаешь, ты очень плохо выглядишь. Такой бледный.

— Такой же, как Витинари? — спросил Космо, указывая на портрет.

— Что? О чем ты? Хватит говорить глупости, — ответила Пуччи. — И пахнет здесь как-то странно. Тут кто-то умер?

— Мои мысли очистились. Завтра будет последний день Витинари в кресле патриция, обещаю.

— И снова ты говоришь какие-то глупости. И сильно потеешь, кстати говоря, — сказала Пуччи. — В самом деле, у тебя с подбородка капает. Возьми себя в руки!

— Гусеница, наверное, тоже думает, что умирает, когда превращается в прекрасную бабочку, — проговорил Космо мечтательно.

— Чего? Что? Кто ее знает! Какое отношение это имеет к делу? — допытывалась Пуччи. — И вообще, там все не так происходит, потому что, вот послушай, это очень интересно: короче, гусеница умирает и вся разлагается, а потом маленький кусочек от нее, точка или типа того, вдруг просыпается и съедает эту гусеничную кашу, и это становится потом бабочкой. И это чудо природы. А ты просто приболел. Хватит капризничать. У меня сегодня свидание. Увидимся утром.

Она упорхнула, оставив Космо одного, не считая Кренберри, который читал в углу.

Космо вдруг подумал, что почти ничего не знал о нем. Но в качестве Витинари он, разумеется, скоро будет знать обо всех все.

— Ты ведь учился в школе Гильдии Убийц, верно, Кренберри? — спросил он.

Кренберри достал из верхнего кармана маленькую серебряную закладку, бережно положил ее на страницу и закрыл книгу.

— Да, сэр. Стипендиат.

— А, точно. Помню таких, вечно куда-то торопились. Их частенько травили.

— Да, сэр. Некоторые из нас выжили.

— А я тебя никогда не дразнил?

— Нет, сэр. Я бы запомнил.

— Это хорошо. Это хорошо. Как твое имя, Кренберри?

— Не знаю, сэр. Найденыш.

— Какая жалость! У тебя, наверное, была тяжелая жизнь.

— Да, сэр.

— Мир подчас бывает так жесток.

— Да, сэр.

— Сделай одолжение, убей сегодня господина Бента.

— Я взял себе на заметку, сэр. Я возьму напарника и примусь за задание за час до рассвета. Большинство постояльцев госпожи Торт отсутствует в это время, и туман будет самый густой. Госпожа Торт как раз гостит у своей старой приятельницы госпожи Хармс-Битл на Добромыльной улице. Я справился заранее, предвидя такую возможность.

— Ты мастер своего дела, Кренсберри. Снимаю шляпу.

— Спасибо, сэр.

— Ты не видел Досихпора?

— Нет, сэр.

— Куда он только мог подеваться? Впрочем, ступай и поужинай. Я сегодня не буду есть. Завтра я изменюсь, — проговорил он вслух, когда за Кренсберри закрылась дверь.

Он потянулся вниз и обнажил клинок. Это была вещь редкой красоты.

На портрете напротив лорд Витинари вздернул бровь и сказал:

— Завтра ты станешь прекрасной бабочкой.

Космо улыбнулся. Он был почти у цели. Витинари окончательно спятил.

Господин Бент открыл глаза и уставился в потолок.

Прошло несколько секунд, и этот удручающий вид сменился огромным носом, на некотором расстоянии от которого виднелось встревоженное лицо.

— Ты проснулся!

Господин Бент моргнул, перефокусировался и посмотрел на госпожу Драпс, от которой виднелся только силуэт напротив лампы.