Дефицит

— Вы своих выписываете после операции, они вами избавлены от болезни, практически здоровы, а мы своих — с улучшением. Я буду вам надоедать время от времени, патронажная сестра будет звонить вам и приглашать на профосмотр. — Она помолчала, вроде все сказала на прощанье. — А вы мне так и не позвонили ни разу.

— Собрался, к телефону подошел, монету уже опустил и испугался.

— Да не верю я вам! — воскликнула она. — Малышев испугался?

— Зато я помню ваши телефоны.

— Уйдете и забудете. — Ей как будто сладко было корить его, развенчивать, перечить ему. — Выпишетесь — и вон из памяти. Как несчастную первокурсницу.

— Нет, я буду вам звонить.

Она стала внимательно рассматривать свои пальцы, затем вздохнула:

— А вот это, пожалуй, вы зря сказали.

— Почему же зря?

— Буду ждать, а когда ждешь и телефон молчит… Вам было хорошо здесь?

Будто он у нее дома жил, в гостях. А если бы они поменялись ролями, хорошо бы ей было? Но сказал другое:

— Вы приходили не так уж часто.

— А я боялась. Пришла вечером тогда, помните? Вы так странно на меня смотрели.

— Напрасно. Нечего было пугаться.

— Сейчас мне тоже кажется, что напрасно. Теперь жалею.

Как девочка. Бывают же ситуации. А он как мальчик. Дети любят играть во взрослых, а взрослые… они тоже вынуждены играть взрослых, а по сути остаются детьми.

— Вчера по телевидению шел фильм «Сорок первый», — сказала она, — из старых. Хороший фильм, Чухрай режиссер, вы, наверное, видели. Двое оказались на острове в Аральском море, он белогвардеец, а она красная, его конвоирует. Вдвоем на необитаемом острове. Полюбили друг друга. Потом появилась лодка с белыми…

— Она его застрелила, я помню.

— Да, она его застрелила. Я все знала, но смотрела вчера и волновалась. Знаете, о чем подумала? — Она глянула на него стесненно, как на препятствие, которое надо преодолеть, губы ее подрагивали, самые уголки. — Она застрелила бы его в любом случае, белые бы пришли, или красные, все равно. Знаете, почему? Они отнимали его, кончилось их счастье вдвоем, их обособленность. Остров их кончился, и он уходил в другую жизнь — без нее. А у нее любовь, она отпустить не может. Жестоко, правда? — Он не знал, что ответить, пожал плечами — любовь! — а она продолжила: — Жестоко, но я подумала вчера, что вот здесь у нас. — она легким движением обвела палату, — тоже остров.

— Я понимаю, Алла, понимаю. — Он взял ее руку, чтобы успокоить ее, но она мягко высвободилась.

— Еще заплачу… — Поднялась. — Я зайду потом. — И ушла.

Остро кольнуло его чувство сострадания к ней и еще своей вины — не вспомнил сразу, забыл ее. Не пришел тогда снова и снова в 116-ю комнату на третьем этаже. Да и сейчас, здесь, был так мало внимателен к ней… А если представить, что не было этих двадцати с лишним лет, и что они здесь впервые встретились, и вся их жизнь впереди и только впереди, только в будущем, без прошлого?..

Малиновую свою папку с карточками она оставила раскрытой на его тумбочке, он еще долго перебирал, разглядывал общий снимок, — многие изменились, особенно девушки, редко какая стала выглядеть лучше, чем была, как правило хуже — семья, заботы, тяготы. Исключение, пожалуй, Регина Данилова.

Вчера она приходила к Малышеву сюда.

За две недели у него побывали поголовно все из его отделения — и врачи, и сестры, и санитарки, заходили кое-кто из других отделений, одна только Кереева не зашла, главный врач, ей по протоколу не положено. Она четко знает, к кому надо идти, а кому достаточно позвонить, календарь на ее столе испещрен заданиями, кого и когда поздравить, к кому зайти, да и без календаря она держит в памяти на удивление много всякой отношенческой чепухи — кто где раньше работал и с кем, чьим покровительством пользуется, кто чей родственник и в каком колене, кого можно и нужно критиковать по любому поводу и без повода, а кого даже и за промахи лучше не трогать. Кереева звонила, справлялась, как у Малышева здоровье, но не пришла и бог с ней, он и не ждал ее, — а вот заметил-отметил и дуется, как индюк. А сам бы ты пошел, если бы, к примеру, слегла Данилова? Закисает он тут, ржавеет, всякую чушь мусолит. К Даниловой он бы не пошел, но — до вчерашнего дня. А вот она взяла да и пришла к нему, жена ответственного работника, оскорбленная, к тому же, Малышевым публично, можно сказать, но пришла, и он даже не сразу узнал ее от неожиданности. Она вполне могла бы явиться вместе с другими, слиться с массой, так сказать, отбыть повинность, если уж так принято, — нет, пришла особняком, элегантная, стройная, в летнем платье, легкая такая, молодая, он и не предполагал, что такая ничего себе женщина работает в его отделении. Принесла цветы, положила ему на тумбочку.

— Как вы себя чувствуете, Сергей Иванович? — Волнуется заметно, и оттого тон у нее ледяной.

— Спасибо, ничего. — Он тоже слегка напряжен, но старается быть приветливым.

— Вид у вас вполне здоровый, скоро на выписку?

— Да, на днях уже…