Deep Utopia: Life and Meaning in a Solved World

Кто-то начнет считать голубых соек, кто-то - вирусные частицы, кто-то - простые созвездия и так далее... и в этот момент они вполне могут начать организовываться в факультеты. И на полном серьезе - хотя я, конечно, не говорю об этом с позиции полной незаинтересованности - скажу, что ценнейшая услуга, которую оказывает это академическое учреждение, заключается в предоставлении убежища довольно приличному количеству чудаков. И пусть так будет и впредь!

Как можно обнаружить смысл и поделиться им

Далее я хочу более подробно объяснить, как смысл может быть "где-то там", в мире, как нечто, что можно обнаружить эмпирическим путем. Это касается не только смысла отдельной жизни, но и, потенциально, смысла жизни в целом (или смысла человеческой жизни, или жизни многих из нас).

Лучше всего это видно, если мы сосредоточимся на понятии смысла, находящемся где-то посередине спектра субъективности-объективности. Для конкретности выберем такое понятие смысла, при котором релевантные причины, которые человек имеет для принятия цели, основаны на том, "чего бы он хотел, если бы был существенно более осведомленным и инструментально рациональным". (Разумеется, для того чтобы цель считалась осмысленной, должны быть удовлетворены и другие критерии счета ЭТП: цель должна быть всеобъемлющей, а причины для ее принятия должны вытекать из контекста оправдания, внешнего по отношению к мирскому существованию человека).

Тип сценария, который я имею в виду, чтобы проиллюстрировать, как мы можем обнаружить смысл жизни, - это тот, где существует трансцендентальный контекст инструментальных соображений, который имеет особенно определенный набор последствий для достаточно широкого диапазона возможных предпочтений. Смысл жизни в таком случае может определяться определенными структурными особенностями мира и расположением нашего агентства по отношению к этим особенностям - тем, что мы можем назвать нашей "макростратегической ситуацией", или нашим "предикатом". По крайней мере, теоретически возможно, что все мы или многие из нас находятся, по сути, в одном и том же затруднительном положении; и что в этом затруднительном положении есть одна конкретная цель, для достижения которой у каждого из нас (индивидуально) есть веские инструментальные основания, цель, вытекающая из контекста оправдания, внешнего по отношению к нашей собственной мирской жизни.

Пример может прояснить ситуацию.

Предположим, что многие люди предпочитают большое будущее вознаграждение уничтожению личности. Для конкретности мы можем представить потенциальное вознаграждение как большую и продолжительную радость, которая начнется после окончания нашей обычной жизни: "загробная жизнь", если хотите, которая будет удовлетворять критерию внешности по отношению к нашему мирскому существованию.

Предположим также, что мир устроен таким образом, что для получения этой высшей награды необходимо достичь определенной долгосрочной цели, посвятить себя определенной роли или прожить жизнь в соответствии с определенным идеалом; и, кроме того, это достаточно ответственное дело, чтобы поглотить более или менее всю душу и все безделье.

Если бы мы обнаружили, что мир устроен именно так и что мы находимся на расстоянии вытянутой руки от непреодолимого блага, то у нас под носом была бы готовая миссия, в которую мы могли бы вцепиться зубами: всеобъемлющая цель, которую мы должны от всего сердца принять, исходящая из контекста оправдания, внешнего по отношению к нашему мирскому существованию.

В этом примере оправдательный контекст основан на инструментальном соображении - на том, что необходимо для обретения счастливой загробной жизни. Более того, это соображение применимо ко многим людям, а не зависит от каких-то уникальных или идиосинкразических предпочтений, разделяемых лишь немногими. Многие люди, в конце концов, сильно желали бы счастливой загробной жизни.

Я говорю "многие", а не "все". Я предполагаю, что значительную часть населения не очень заботит потенциальная счастливая загробная жизнь, которая начнется в какой-то момент в относительно отдаленном будущем, скажем, через пятьдесят лет, и не только потому, что они могут не верить в то, что такая жизнь действительно наступит, но и потому, что они просто не желают этого результата настолько сильно, чтобы считать себя имеющими достаточные основания для реорганизации всей своей жизни вокруг цели его достижения. Я также предполагаю, что какая-то часть этих людей все равно не будет сильно желать такого результата, даже если они будут значительно более осведомленными и инструментально рациональными.