Deep Utopia: Life and Meaning in a Solved World

Или же - это другой альтернативный способ, с помощью которого теоретически возможна сверхреализация, - должно быть так, что (а) мы можем получить новые значительные способности и реализовать их, и (б) для нас сейчас - с точки зрения ценности реализации - было бы очень желательно, чтобы это произошло, то есть чтобы мы получили такие новые способности и реализовали их. Хотя я уверен, что пункт (а) верен, я сомневаюсь, что верен пункт (б). По сути, это вопрос (5), который я написал здесь на доске: "Если мы начинаем с полного ведра, есть ли у нас причина сделать это ведро больше и наполнить его еще больше?". Чтобы быть ясным, я действительно думаю, что для нас может быть очень желательно получить новые способности и реализовать их; но не похоже, что желательность такой перспективы (для нас сейчас) вытекает из ценности реализации как таковой. Скорее, есть другие причины, по которым мы должны рассматривать будущее, в котором мы обретем и реализуем новые способности, как благоразумно желательное. Например, оно может сделать нашу жизнь более интересной и приятной, а возможно, и более осмысленной.

Фейнберг, похоже, имел в виду людей и человеческие жизни как объекты предикации исполнения или неисполнения. Я склонен думать, что нам следует рассматривать и другие типы существ как способные иметь исполненные или неисполненные жизни, по крайней мере в расширенном смысле - включая такие существа, как нечеловеческие животные, а также растения, организации, традиции и культурные движения.

С этой точки зрения, мы вполне можем считать печальным, если птице, сидящей в клетке, никогда не позволят использовать крылья для полета, даже если мы предположим, что птица чувствует себя счастливой в маленькой клетке.

Если мы еще больше напряжем наши чувства, то, возможно, сможем обнаружить нечто печальное в многообещающей новой художественной школе, которая так и не становится полноценной из-за вмешательства некоего внешнего поражения - например, крушения поезда, в котором гаснут все ее ведущие деятели. Не можем ли мы приписать художественному движению многие из тех же свойств, которыми Фейнберг характеризует полноценную жизнь человека? Можно сказать, что движение демонстрирует "врожденную склонность к определенным видам деятельности". Можно сказать, что у него есть "жизненный путь", который либо позволяет, либо не позволяет полностью развить его "скрытые таланты, интересы и изначальную склонность" и который гармонирует с "его развивающимся самоидеалом". Движение, безусловно, может иметь траекторию, которая включает в себя "строительство, ремонт, перестройку, создание, достижение целей и решение проблем".

Кто-то может настаивать на том, что эти агентурные атрибуты следует приписывать только отдельным практикующим людям, а не самому "движению". Но почему? Организация, состоящая из группы людей с общей культурой и набором взаимосвязанных интересов и идеалов, имеющая поле деятельности с подразумеваемой логикой достижения: такая организация может быть больше, чем сумма ее частей. В нем могут проявляться эмерджентные формы потенциала, интенциональности и целеустремленности, отличные от тех, что присущи его отдельным составляющим. В той мере, в какой коллектив может быть полезно и наглядно описан в таких интенциональных терминах, он, по-видимому, находится на одном уровне с человеческими индивидами в том, что касается вопроса о том, может ли самореализация, и где бы ни находилась ценность, быть инстанцирована в ходе его путешествия по миру.

Конечно, понятие самореализации расплывчато и неопределенно в применении к таким образованиям, как художественные или культурные движения. Но оно также является таковым и в применении к человеческим личностям.

Однако мы должны признать, что в этом отношении могут существовать значительные различия в степени, и тем более по мере того, как мы рассматриваем случаи, все более удаленные от парадигмы индивидуальной человеческой самореализации.

Например, должны ли мы придавать некоторую незначительную ценность, связанную с нарушением потенциала реализации, когда яблоню срубают до того, как она успела принести плоды?

А как насчет плюшевого мишки, которого никогда не обнимают, или скрипки, на которой никогда не играют? Петарда, которая никогда не взрывается? Валун на вершине скалы, который никогда не скатывается вниз?

В какой-то момент, двигаясь в этом направлении, мы переходим от все более тонко настроенной этической чувствительности к сентиментальности, затем к причудливости и, наконец, к полнейшей бессмыслице.