Deep Utopia: Life and Meaning in a Solved World

Возможно, самым перспективным объектом изучения, если мы ищем неиссякаемый источник интересного, являемся мы сами: разумные существа и культура, которую мы постоянно создаем вместе. Поскольку мы меняемся под воздействием нашего опыта, а культура может опираться на свои прошлые достижения, она представляет собой движущуюся мишень, которую наше индивидуальное и коллективное понимание, возможно, никогда не сможет полностью постичь. Чем больше мы развиваем наши способности к пониманию, тем больше мы можем одновременно ускорять наше культурное творчество и сложность, так что первое никогда не догонит второе - подобно тому, как спринтер никогда не догонит свою тень, как бы быстро и далеко он ни бежал. Даже "юпитерский мозг" (если воспользоваться термином из старого трансгуманистического лексикона - вычислительная мегаструктура с массой, сопоставимой с массой газового гиганта, такого как планета Юпитер) может оставаться интеллектуально стимулируемым и испытывать трудности в группе сверстников, включающей другие юпитерские мозги, которые продолжают учиться, совершенствоваться и творить в соответствии с его собственным прогрессом в мастерстве и понимании.

Возможно, идея о том, что интересность может быть таким образом продлена надолго, вытекает из нашей концепции интересности с социальным компонентом, встроенным в нее. Что-то вроде того, что информация, которая дает человеку преимущество в понимании своих партнеров по социальному взаимодействию или улучшает его относительный уровень понимания объектов, представляющих общий интерес для других, тем самым, ceteris paribus, оценивается как более интересная. (Такой социальный компонент в наших критериях интересности мог бы быть заложен в процессе, аналогичном тому, который постулируется в сигнальной гипотезе, за исключением того, что его происхождение не обязательно должно быть ограничено социальным сигнальным значением, а может вытекать из различных форм инструментальных преимуществ, связанных с определенными видами социально значимой информации или обучения).

Если наша ценность интересности действительно содержит такое интроинизированное стремление к социально значимой информации, последствия этого могут вылиться в то, что мелочи любой другой произвольной темы будут считаться "объективно" интересными, пока они остаются в центре значительной культурной активности. Например, прогрессивно меняющиеся закономерности в последовательностях простых чисел могут считаться интересными, если есть много математиков, которые активно ищут их. Однако "объективность" такого рода интересности может иметь несколько ослабленную или квалифицированную форму. Хотя она выходит за рамки простого индивидуального субъективного интереса - она заключается в чем-то большем, чем простое проявление интереса к чему-то, - тем не менее, это будет интерес, основанный на том, что кажется довольно произвольным культурным выбором и динамикой. Возможно, его следует назвать "интерсубъективным", а не "объективным". Но в той мере, в какой существуют другие нормативные ограничения на то, какие направления выбирает культура, или на динамику, которая должна определять такой выбор, может оказаться, что некоторые интерсубъективные ограничения косвенно подкрепляются более объективными ограничениями.

Может быть. Я не знаю, как это будет выглядеть. Если бы мне пришлось гадать, я бы сказал, что если мы измеряем объективную интересность эпохи в терминах количества эпистемических землетрясений большой силы, происходящих в единицу времени, то объективная интересность, вероятно, достигнет пика примерно в период развития машинного сверхинтеллекта. В зависимости от того, насколько резким будет взлет, интересность может оставаться на беспрецедентно высоком уровне в течение десятилетия или около того, а затем постепенно снизиться до уровня, гораздо более низкого, чем мы наблюдали даже в относительно застойные периоды человеческой истории. Самые важные вещи, которые могут быть открыты, к тому времени, возможно, уже будут открыты.

Однако этот прогноз очень чувствительно зависит от способа количественного определения интересности. Различные способы измерения могут позволить интересности достичь плато на чрезвычайно высоком уровне и оставаться там бесконечно долго - на уровне, намного превышающем то, что мы сейчас испытываем в своей индивидуальной жизни или как цивилизация. Возможно, наша концепция объективной интересности слишком запутана и плохо определена, чтобы можно было с уверенностью сказать, какая метрика верна.

Одухотворенные калейдоскопы

Насколько будет неприятно, если у нас "закончится интерес" в смысле эпистемического землетрясения, или если наше потребление такого интереса асимптотически снизится до какого-то очень низкого по современным меркам уровня?

Возможно, нам удастся немного разобраться в этом, если мы сравним гипотетический переход в эру вечного гораздо меньшего интереса с тем переходом, который мы уже пережили, начиная с младенчества и детства и заканчивая взрослой жизнью.