Деды

При всей изменчивости своего нрава в первую половину царствования он охотно подчинялся нравственному влиянию Нелидовой. Лица, занимавшие в это время главные места, принадлежали по большей части к прежним гатчинским собеседникам государя – это были друзья или родственники Екатерины Ивановны. Двое братьев Куракиных, граф Буксгевден, Нелидов, Плещеев находились между собой в тесной связи и составляли при дворе особый кружок, центром которого была Нелидова. Все ее уважали за ее образование и своеобразный, симпатично-веселый и колкий ум и не могли не пленяться ее беседою, когда она чувствовала себя в добром расположении духа. Правда, подчас капризный характер ее становился несносен, выражаясь в ворчливости и требовательности по отношению к близким ей людям; но все это легко прощалось и забывалось ей за ее теплое сердце, чуткое и отзывчивое ко всему доброму и хорошему. Влияние ее простиралось далеко, и справедливость требует заметить, что она пользовалась им во благо императора и не раз спасала невинных людей от его гнева, причем ее никогда не удерживало эгоистическое опасение прогневить своего царственного друга. Ей нередко удавалось отклонять некоторые резкие меры и распоряжения государя, и, между прочим, если орден Святого великомученика и победоносца Георгия не был отменен, то этим обязаны Нелидовой, которая настойчиво и горячо убедила императора не исполнять задуманного им решения. Словом, в первую половину царствования Павла она была предметом его рыцарского почитания и первым лицом при дворе. Все восхищались ее умением танцевать, прелестью и миловидною грациею всех ее движений, блеском и живостью ее ума. Она любила зеленый цвет – и в угоду ей придворные певчие получили новые зеленые кафтаны. Она одна говорила императору что ей вздумается, а иногда даже и отказывалась говорить с ним. Всецело принадлежа двору, Екатерина Ивановна находилась в самой тесной близости ко всему императорскому семейству. Она всю свою жизнь была лучшим другом императрицы Марии Федоровны. Она, конечно, могла бы воспользоваться своим положением, извлечь для себя и для своих близких всякие прибыли, как и делали многие до нее и после нее; но она отличалась образцовым бескорыстием, и ей случалось многократно отвергать или умалять щедрые милости, которыми стремился награждать ее император.

Окончив чтение, государь поднял светлое лицо на Нелидову.

– Я был не прав, – сказал он, – и от всего сердца благодарствую вам, что подали мне возможность узнать истину и не попустили совершиться несправедливости. Если простому смертному не довлеет быть несправедливым, то кольми паче[334] государю.

И, взяв со стола бронзовый колокольчик, он позвонил громко и нетерпеливо.

Тотчас же вошел дежурный флигель-адъютант, дожидавшийся в коридоре.

– В сию же минуту дать с фельдъегерем приказание Конному полку "налево кругом!". Возвратиться обратно! – сказал государь, и адъютант исчез, полетев исполнять высочайшее повеление.

– А молодой-то человек, как видно, любит вас не на шутку, сударыня? – весело заметил император, возвращая Лизе письмо Черепова.

– Я только что узнала про то, – смущенно пролепетала девушка.

– Будто ли так?… И можно ли тому статься?!

– Уверяю вас, государь…

– Хм… Так не знали?… Ну а я знал… Вот, видите ли, раньше вас знал и давно уже знаю об этом.

Лиза с выражением вопроса и удивления подняла было на него взор, но государь, круто повернувшись на каблуке, выходил уже из комнаты.

XXII. Из-за тупея

Первая встреча графини Елизаветы с Череповым после его письма произошла как-то вовсе не так, как предполагал и мечтал о ней каждый из них заранее. Оба они были не то что сконфужены, но им вдруг стало несколько неловко, и они ушли вглубь себя и далеко не высказали друг другу того, что хотелось бы высказать. Вместо пламенного, сильного слова разговор между ними вообще не клеился, вертелся около самых обыкновенных и вовсе для них посторонних тем, и оба они, как бы боясь вывести его на настоящую и столь желаемую каждому дорогу, усиленно старались поддерживать его именно на этих посторонних темах. Все, что заранее было так стройно и хорошо обдумано, вдруг улетучилось, испарилось из мысли и памяти, показалось вовсе некстати, вовсе ненужным, неуместным. О письме ни с той, ни с другой стороны не было сказано ни слова, ни намека, как будто за эти дни вовсе не произошло ничего особенного ни в судьбе Черепова, ни в их взаимных отношениях. Итак, эта первая встреча прошла самым обыкновенным образом и, сравнительно с их прежними встречами, даже суше, чем обыкновенно. Но не то было в душе: графиня Елизавета чувствовала, что Черепов стал не чужой ее сердцу, и почувствовала это еще живее и как бы осязательнее именно в ту минуту, когда он удалился после этой первой встречи и когда не сказалось ему того, что хотелось и задумано было высказать.