Дед Мавр

Увидим ли мы, увижу ли я когда-нибудь хоть маленькую частицу того, что видел он? Пускай не сегодня, не завтра. Пускай даже не наяву, а хотя бы образно: в рисунках над географической картой представить себя в тех далеких-далеких странах. Для этого книг Фенимора Купера и Майна Рида уже было мало.

И самым увлекательным занятием для многих ребят стали путешествия «от» и «до». От нашего Минска до Северо-Американских прерий, где из последних сил бьются с бледнолицыми завоевателями краснокожие соплеменники Чингачгука, вождя еще недавно могущественного племени делаваров… Или — «зайцем» в товарном поезде до Одессы, а оттуда юнгой на пароходе до берегов Новой Гвинеи, где потомки друзей Миклухо-Маклая изнывают и гибнут на плантациях белых рабовладельцев…

Это было необыкновенно увлекательно и интересно: час за часом, позабыв о голубях и «казаках-разбойниках», путешествовать обязательно по «немой» географической карте. Обязательно потому, что какой же ты путешественник, если не знаешь, куда впадают реки, где легче перевалить через Скалистые горы или неприступные Кордильеры, когда наступает полоса пассатов в «ревущих сороковых» широтах Южных морей, что именно необходимо взять с собой, отправляясь на верблюдах с кочевниками-туарегами из конца в конец безводной Сахары, какими должны быть обводы корабля, чтобы его не раздавили тяжелые арктические льды на пути ко все еще не доступному Северному полюсу.

Не карту географическую видели мы перед собой в такие минуты, а весь земной шар. Все материки, океаны, моря и острова его вставали перед нами. Это ли не прекрасно!

Но любая игра, какою бы интересной и увлекательной она ни была, в конце концов становится привычной и постепенно начинает тускнеть…

На смену ей непременно приходит что-то другое…

И Шура Тарулин однажды предложил:

— Что, если и нам попробовать, а?

Мы с Виктором Бухголтиным не поняли, о чем он, и Шура добавил:

— Неужели не сможем сделать, как он?

Виктор чуть не вскипел:

— Говори толком, о ком ты!

— Да об Иване же Михайловиче! — тоже ощетинился Тарулин.— Неужели не знаете, где ему еще до революции удалось побывать?

— Приду-умал,— насмешливо протянул Бухголтин.

— Вовсе нет! — горячо возразил Шура.— Я собственными ушами от Юры Ковалева слышал, а ему Федор рассказывал, сам Иван Михайлович в молодости плавал матросом. Можете сами у Феди спросить!

Мы с Виктором переглянулись: источник более чем надежный. Ведь Федя Федоров, ученик параллельного с нашим класса, сын Ивана Михайловиче. Кому, как не ему, доподлинно знать, кем в молодости был его отец?

И Шуре, почувствовав наше доверие, продолжал:

— Только чур: ни Феде, ни Юре — ни слова, Проболтаются кому-нибудь, все сорвется.

— Да что сорвется-то, что? — опять не выдержал Виктор,

— Поездка в Одессу. А оттуда на пароходе или в Америку, или еще куда.

— Ну и болван же ты! — рассмеялса Бухголтин.— Милиция на первом же полустанке как миленьких снимет!

Шура обиделся:

— Не хочешь?

— Не собираюсь дурака являть,

— Ну и не надо.

А мы с Тарулиным тайком от всех и прежде всего от своих родителей начали готовиться к путешествию.

На помню, где раздобыли компас на коричневом ремешке, как для наручных часов. К нему прибавились два ножа: большой складной с ручкой из оленьего рога, доставшийся мне в наследство от отца, и «финка» Тарулина. И два пистолета-пугача с запасом патронов-пробок: бизона или тигра не убьешь, а шакала, например, отпугнуть выстрелами можно. Продукты на дорогу припасали вместе: сушили сухари, главным образом, из хлеба, полученного дома для завтраков. И все это хранили в картонной коробке у нас на чердака.

«Торжественное отбытие» экспедиции, по моему настоянию, назначили на воскресенье, за неделю до роспуска учеников «Червяковки» на летние каникулы. Настоял не без умысла: знал, что Иван Доминикович Манцевода наверняка постарается «обрадовать» маму моей переэкзаменовкой на осень, так что лучше заранее убраться от греха подальше.

Но торжественного отбытия не получилось. Накануне отбытия, в субботу, по дороге в театр мама зашла в школу и вечером после спектакля задала мне такую трепку, что на следующее утро сесть не мог.

А Тарулин исчез, захватив с собой компас, все наши сухари, свою «финку» и один пугач. Мой складной нож и второе «огнестрельное оружие» оставил в картонной коробке. В ней оказалась и записка, «Даже на улице было слышно, как ты орал,— написал он на клочке вырванной из тетради бумаги.— Значит, опять досталось. Если сможешь выбраться, догоняй. Встретимся в Одессе».

И мы встретились. Но не в Одессе, я в Минске: когда неприступно строгий милиционер привел домой чумазого, как беспризорника, насупленного Тарулина, снятого с товарного поезда на станции Борисов.

Хоть ты в школу после этого не ходи, не показывайся на глазе языкастым девчонкам! Так и слышались их ехидненькие шепотки: «Путешественники… Открыватели новых земель… Первопроходцы…» Но не девочки, а свой же одноклассник Колька Лапин оказался насмешливее и ехиднее всех. Едва увидев меня, он оглушительно свистнул в два пальца и издевательски заорал на весь класс: