Давид Седьмой

Молодые, всегда свысока смотрящие на стариков, снисходительно слушали его рассуждения о добрых старых временах. «Мне не нужны ваши стихи и рассказы, мне нужно расписание поездов», – вслед за героем Честертона могли бы сказать они. Как всякий человек, переживший эпоху, он был чуть-чуть смешон и не замечал, как слушатели, внимая его речам, порой многозначительно поглядывали друг на друга.

Еще Набоков отмечал, что разница между комической и космической сторонами вещей заключается в одной свистящей, а Бронштейн к тому же немного шепелявил.

Как всегда в высказываниях Бронштейна немало противоречий: с одной стороны – «элементарнейшая игра, высокое мастерство в которой доступно даже детям», с другой – «спортивный накал партий, жестокое интеллектуальное избиение, если учесть, что гроссмейстеры не только должны шесть раз в неделю выдерживать мозговой штурм у критической отметки и находить пути к скорейшему восстановлению обычных функций организма, но и искать способ жить нормально всю оставшуюся бесшахматную часть жизни. Не все с этим справляются одинаково хорошо, некоторые впадают в депрессию, другие чересчур веселы, третьи начинают швырять камни в стеклянный дом, в котором сами недавно процветали и блаженствовали».

Это относилось прежде всего к нему самому, даже если он заканчивает рассуждения почти библейским пожеланием: «В будущем всё изменится к лучшему, ибо исчезнут зависть и недоброжелательность, поэтому не будет нужды ни в жалости, ни в благотворительных хвалебных откликах, на которые мы сегодня все такие охотники».

Как и почти во всем, что говорил Бронштейн, можно найти и полностью противоположное высказывания.

Сказал однажды: «Как часто любят повторять неудачники и нытики: “а вот раньше!”, “а вот если бы!”… Как будто при иных обстоятельствах они не нашли бы причин для оправдания своих ошибок».

Или: «Нынешнее поколение взяло на вооружение все комбинации, которые проводили мы, старики, как элементы техники. Так же как я, Смыслов, Керес взяли игру Капабланки, Ласкера, Алехина. Я как-то сказал Флору – “Наверное, я сейчас играю лучше Капабланки”. Так тот даже подпрыгнул – “Как вы можете?!” Но это естественно, что следующее поколение берет на вооружение опыт предыдущих. И то, что раньше было красотой, превращается в технику».

Прекрасно сказано!

* * *

В близком кругу Ботвинник называл Давида Ионовича Бронштейна Броншвайном, а Бориса Самойловича Вайнштейна – Воньштейном. Воньштейн и Броншвайн.

Истоки антипатии, испытываемой Ботвинником к Бронштейну, очевидны, но чтобы понять его резко негативное отношение к Борису Самойловичу Вайнштейну имеет смысл остановиться на жизненном пути покровителя Бронштейна.

Сделать это непросто: немалая часть его биографии в связи с родом его работы всегда оставалась невидимой, а сам он не любил о ней распространяться.

Всё же попробуем.

Борис Самойлович Вайнштейн родился в Одессе в 1907 году, где и прошло его детство. Маленький Боря научился читать в три года, в четырнадцать закончил школу и поступил на механико-математический факультет университета. Но было это уже в Ташкенте, куда семья бывших фабрикантов-сахарозаводчиков благоразумно перебралась после революции.

Социальное происхождение стало едва ли не решающим фактором в глазах новой власти, а Вайнштейны были слишком на виду в Одессе. Идея была очевидной – не маячить на глазах, пересидеть, переждать, раствориться на просторах огромной страны.

По той же причине оказался в Средней Азии и петербуржец барон Сергей Николаевич фон Фрейман. Безукоризненные манеры, прекрасное воспитание, знание языков, белоснежные манжеты, крахмальный воротничок – все это не могло не производить впечатление на юного Борю. Если добавить, что Сергей Николаевич, по понятным причинам расставшийся после революции и с баронским титулом, и с дворянским префиксом, был к тому же шахматным мастером, о лучшем учителе трудно было мечтать. Фрейман завоевал мастерское звание еще в 1911 году, выиграв матч у Евгения Зноско-Боровского, а в двадцатых годах имел репутацию одного из лучших мастеров страны.

Так, в чемпионате СССР 1929 года он занял второе место (12 побед в 17 партиях) и опередил большую группу советских шахматистов в том числе и молодого Ботвинника.

В Ташкенте оказался тогда и киевский мастер Федор Иванович Дуз-Хотимирский, с которым у Бориса тоже установились очень теплые отношения. В лексиконе Вайнштейна с тех ташкентских лет остались не только словечки специфического шахматного жаргона, употреблявшиеся обоими маэстро, но и пряные восточные выражения. Много лет спустя статье, посвященной собственному 80-летнему юбилею, он дал заглавие «Иншалла!» – «Дай-то Бог!»

В середине и в конце двадцатых годов имя Вайнштейна довольно часто встречается на страницах шахматных изданий. Ему нравится быть на виду: Борис Вайнштейн, несмотря на молодость, возглавляет созданную им Среднеазиатскую шахматную секцию, бывает в Москве, в Ленинграде.