Давид Бек

— Тогда почему осуждаете нас, когда победа на нашей стороне?

— Потому что ваша религия повелевает вам прощение, а наша — убийство и резню.

— Ты снова обращаешься к религии.

— Я же говорю с церковником.

— Да, ты говоришь с церковником, — произнес архиепископ Нерсес, — но не забывай, что этот церковник соединяет в себе качества воина и монаха.

— Я это знаю, — ответил визирь, не теряя хладнокровия, — но предлагаю тебе встречный вопрос: как бы поступил господь бог с греховными Содомом и Гоморрой, если бы нашлось в них хоть несколько праведников?

— Он бы не предал огню эти города, — ответил святейший.

— Я вполне согласен с тобой. Наши предки и мы сами были такими же грешниками, как и злодеи из Содома и Гоморры. Но найдись в крепости Зеву хоть один праведный, честный и милосердный к страдальцам человек — разве ради него вы не пожалели бы остальных?

— Кто же этот человек?

— Тот, кто говорит с тобой.

Отец Нерсес задумался. А визирь продолжал:

— Я тебя не обманываю, преосвященный, я не привык лгать. Ты можешь справиться у проживающих в крепости армян, можешь расспросить крестьян. Я всегда был справедлив к этому народу, потому что мои предки были армянами и в нашей семье еще сохранилось кое-что от их морали. Я как визирь всегда старался смягчить жестокость тирана и насколько возможно ограждал христиан от его бесчинств. И не потому, что втайне почитал христианство, нет, и менее всего потому, что христиане были для нас выгодными подданными, то есть дойными коровами, которых следовало беречь. Я могу фактами подтвердить свои слова, но считаю излишним вспоминать все подряд. Очень часто мое отношение к армянам, мое посредничество вызывали гнев хана. Я дорого расплачивался за это. Не далее как вчера ночью он приказал арестовать меня и обезглавить на площади, если бы ему сопутствовал успех.

Преосвященный Нерсес не знал, верить ли в искренность этого человека. Визирь схватился за подол рясы отца Нерсеса и, обратив к нему умоляющий взор, сказал:

— Прислушайся к моей мольбе. Пусть доброта и великодушие будут вознаграждены, тем самым вы преподадите людям урок милосердия.

— Доброту и великодушие вознаграждать нужно, — ответил преосвященный. — Но прежде чем обещать, что смогу выполнить твою просьбу, визирь, я задам тебе несколько вопросов, надеюсь, ты ответишь откровенно.

— Спрашивай.

— В каких отношениях ты будешь с нами после нашей победы?

— Я останусь вашим непримиримым врагом.

— А какую позицию займешь в отношении армянского народа?

— Постараюсь по-прежнему держать его под нашей пятою.

— А в отношении магометан?

— Буду настраивать их против вас, чтобы они сбросили с себя чужое ярмо. Надеюсь, ты не осудишь во мне эту любовь к моим единоверцам, потому что ты тоже любишь свой народ.

— Я ценю твою искренность, — произнес архиепископ Нерсес, — но минуту назад ты признался, что твои предки были армяне.

— А сам я магометанин и ревнитель нашей веры.

— Никто не отнимает у тебя твоей веры, но по национальности ты армянин.

— В мусульманстве нет национальности: весь ислам составляет одну нацию.

После некоторого раздумья преосвященный Нерсес молвил:

— Ну что ж, я не хочу заставлять тебя изменять своим убеждениям, хотя они неверны и противоестественны. Обещаю помочь тебе и ходатайствовать перед Давидом Беком. Только с условием, что все вы сегодня же оставите занятый нами край.

— Я не могу принять это условие.

— Если Бек услышит такие слова, он прикажет обезглавить тебя.

— Мне все равно, пусть меня казнит, но остальных пощадит.

Пока они беседовали, в другом конце расположения войск показался Давид Бек на белоснежном коне. С одной его стороны ехал верхом Мхитар спарапет, с другой — князь Торос. За ними следовали телохранители. Полководец торжественно направлялся к все еще дымящемуся городу.

— Кто это? — спросил визирь, вглядываясь во всадников.

— Давид Бек, — ответил преосвященный Нерсес. — Наверное, въезжает в крепость, посмотреть, что там делается.

Визирь встал и с горечью произнес:

— Идет смотреть, как убивают и разрушают… и если что упущено, прикажет доделать… В этом и заключается бесконечное ликование и слава победителей — кровью утолять жажду мщения… Но я пойду к нему, брошусь ему в ноги, поцелую прах у ног его коня, умолю, упрошу, чтобы он довольствовался сделанным и прекратил кровопролитие…

— Иди, один ты добьешься большего, — сказал преосвященный Нерсес, — но будь осторожен в словах, не гневи Бека. А я приду следом за тобой, помогу, поддержу.

Визирь ушел. Никогда еще он так не унижался. Умолять гяура, просить у него милосердия — этот позор был ужаснее смерти. Но он пошел на эту жертву, чтобы спасти жизнь своих единоверцев.