Давид Бек

Она осторожно прокралась в курятник, зажгла свечу и стала смотреть на молодого человека. В конуре было так тесно, что трудно было повернуться, тем не менее она бесшумно устроилась у его изголовья. Он лежал на спине. Голова скатилась на край подушки. Она осторожно перевела ее на середину. Но вдруг руки ее задрожали, в женщине проснулось нечто вроде жалости. Она грешила против гостеприимства, против данного слова. Этот человек нашел убежище в ее хижине, князь страны укрылся у нищей женщины. Как изменить слову, как пойти против совести и чести? Не будет ли это виной, огромным и ужасным грехом? Сердце громко забилось. Она была готова встать и покинуть это страшное место.

А Шах-Кули все еще разговаривал во сне. В его бессвязных словах женщина вдруг уловила: «Всех бековцев… перебить… до единого».

Слова эти привели ее в ярость. Она сама принадлежала к сторонникам Давида Бека. Ее муж тоже был бековцем и находился среди ополченцев. Может быть, именно в эту минуту он сражается против войск человека, который лежит перед ней, чья жизнь находится в ее руках.

«Их нельзя щадить, — сказала она про себя, и глаза ее зажглись гневом. — Сколько людей они перебили, сколько женщин сделали несчастными!.. Нет села, нет хижины, до которых не дотянулась бы их рука… Нет им пощады».

С последними словами она перекрестилась, приставила огромный гвоздь ко лбу молодого человека и так сильно ударила молотом, что гвоздь наполовину вошел в череп. Горячая кровь брызнула из раны. Шах-Кули несколько раз конвульсивно дернулся и затих.

Женщина быстро вышла и заперла за собой дверь.

XI

Построенные из гладкотесаного камня кельи Татевского монастыря имели узкие окна с каменной рамой, сквозь которые могла бы пролезть разве только кошка. Естественно, они не нуждались в ставнях, окно достаточно было закрыть бумагой.

В одной из келий стояли колодки, напоминающие типографский пресс, специально изготовленные для тюрьмы. В них были втиснуты ноги заключенного, он лежал на спине, не в силах пошевелиться, — сзади его руки стягивала веревка, концы которой были привязаны к столбу.

Дверь темницы отворилась, вошел кто-то из монахов. Заключенный не спал, а пребывал в каком-то дремотном состоянии. Он услышал скрип двери и открыл глаза. Снаружи стояли два вооруженных воина. Заперев за собой дверь, монах подошел к колоде, ослабил винт и освободил ноги узника. Тот сел, но руки остались связанными.

Лицо заключенного искажала страшная гримаса, глаза горели лихорадочным огнем, волосы на голове и борода были всклокочены.

— У тебя лет сонника, святой отец? — обратился узник к вошедшему.

— Нет, но я разбираюсь в снах, — ответил монах, присаживаясь поближе к нему. — А что тебе приснилось, мелик?

— Я видел плохой сон, — ответил тот со вздохом. — Во сне у меня горел халат, подарок Фатали-хана. Как ни старался я потушить огонь, заливал его водой, халат горел все сильнее… Пока не превратился в золу.

— Сон этот настолько ясен, что даже не требует особого истолкования, — проговорил монах, — халат, подаренный Фатали-ханом, это знак того, что он вверил тебе власть. Халат сгорел, а вместе с ним кончилась и твоя власть.

— Как это кончилась? — со злостью спросил арестованный.

— Неужели не понимаешь? Посмотри вокруг, где и в каком положении ты находишься…

— Это я понимаю… — ответил с глубокой горечью узник. — Если бы хан со своим войском приспел часом раньше, меня бы здесь не было. Но они подошли, когда все уже было кончено…

— Я думал, тебя мучают укоры совести, мелик, — медленно проговорил монах, — но ты, видно, не желаешь раскаяться, сознаться в грехах и ошибках, причинивших столько бед и горя нашему краю. Неужто твоя совесть спит? На что тебе персидское войско, с кем ты воюешь — с освободителем нашей страны?

— Нет, с разбойником, мятежником, с наглым бунтовщиком, который хочет стать армянским царем!

— Своими деяниями он достоин и большего.

— Своими деяниями он достоин того, чтобы его протащили с веревкой на шее по улицам Татева и обезглавили!

Заключенный был Отступник, татевский мелик. Нам уже известно, чем кончилось его сражение с Давидом Беком и как были разбиты его войска. После этих неудач он пытался с несколькими телохранителями спастись бегством в Баргюшат, где надеялся получить помощь от Фатали-хана и продолжить борьбу. Однако князь Баиндур преследовал и настиг его. Войска Фатали-хана подошли тогда, когда Отступник был уже схвачен.

Монах, явившийся духовно поддержать арестованного и вернуть на путь истины, был отец Хорен, один из самых образованных молодых членов братии Татевской обители, соединявший в себе религиозные добродетели с мужеством и отвагой. Встретив яростное сопротивление Отступника, он очень огорчился — как может армянский мелик так низко пасть, чтоб предпочесть персидское иго независимости и свободе родины.

— Мелик Давид не смирится перед Давидом разбойником, — желчно произнес Отступник.