Давид

Здесь пахло сыростью и грязью. Я осмотрелась: на одной стене висела груша, рядом лежали боксёрские перчатки, какие-то палки, видимо, для борьбы. Такие я видела в фильмах с Брюсом Ли, а у другой стены стояла тумбочка с фотографиями.

– Что же ты скрываешь, Синяя Борода? – проговорила я и шагнула вперёд в сторону тумбочки.

На ней были фотографии той женщины, которой принадлежала статуя. Кто она? Его мать? Сестра? Жена? Нет, у таких, как он, не может быть ни жены, ни детей. Он просто не может произвести на свет что-то светлое, ведь его душа полностью погружена во мрак.

На фотографиях женщина была в свадебном одеянии, а вот мужчина был обрезан. Смотря на её счастливое лицо, я вспомнила свою свадьбу с Толиком, к которой готовилась почти несколько месяцев, и все эти месяцы были почти бессонные.

***

– Бабуль, ты представляешь, нет? – я прыгала от счастья до потолка. – Я самая счастливая на свете! Ведь мой муж самый лучший и любимый мужчина!

– Маргарита, а ну перестань! А то не дай бог платье порвёшь, а до ЗАГСА осталось два часа.

– Нет, бабуль, ты не представляешь.

– Дурочка ты моя счастливая! Знаешь, как я рада? Я так рада, что у тебя всё сложилось. Знаешь, что для родителей самое главное? – говорила мне бабушка, не сводя с меня взгляда.

– Что?

– Это смотреть, как счастливы их дети. Твои родители гордились бы тобой, тем, какая ты выросла.

И я была счастлива. В тот момент казалась, что меня разорвёт от этого счастья на мелкие кусочки.

Помню, как стояла в ЗАГСЕ и говорила слова клятвы, смотря прямо в любимые глаза своего мужчины и видя там столько нежности, любви и заботы, что было не передать словами.

– Клянусь любить тебя в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас, – и он надел мне на палец кольцо, которое, казалось, сковало нас узами долголетия и счастья до конца наших дней.

Я вздрогнула от своих воспоминаний, которые казались мне самым чистым и светлым из того, что есть на земле. Я поставила фотографию обратно и пошла на выход.

Вышла из склепа, закрыла дверь и осторожно пошла вдоль аллеи в сторону замка. Бежать было некуда: меня поймают, я не успею дойти и до забора. Нужно придумать, как отсюда выбраться. Я не собираюсь ждать, когда мной наиграются, как куклой.

Медленно вступаю на идеально зелёный газон и чувствую, что на меня кто-то пристально смотрит. Обернулась, никого не заметила. Но чувство прожигания чьим-то взглядом моей персоны так и не отступало. Стало жутко.

Это место, где живёт Давид, напоминает фильмы ужасов. Огромный угрюмый замок за сотни километров от города с кучей охраны и прислуги, что никогда не смотрит тебе в лицо. Они словно дрессированные животные, которые ждут приказа и готовы отдать свою жизнь за своего хозяина.

Память всё время возвращала меня к тем фотографиям в склепе. Кто та женщина? Видимо, она очень дорога этому чудовищу, раз он сделал для неё склеп и памятник. Я бы даже сказала, что в них есть какое-то сходство. Почему-то не хотелось верить, что это его мать. У женщины на фотографии глаза добрые и взгляд мягкий, нежный, она не смогла бы породить такое чудовище.

Сделала ещё пару шагов и услышала протяжный рык. Обернулась и увидела перед собой псину Давида.

– Хорошая собачка. Ты же меня не тронешь, да? – заговорила я с ней, а сердце ушло в пятки.

Взгляд у псины был бешеный и злобный, как у её хозяина. Она скалилась на меня, показывая свои идеально белые клыки, и слюни из её пасти стекали, падали на газон.

Я попыталась сделать пару шагов назад, а собака ещё сильнее зарычала, показывая, чтобы я не дёргалась с места.

– Фу, Граф! – раздался мужской бас, который мне за эти сутки стал противнее всего на свете. Собака сразу изменилась в морде. Глаза засверкали, блеснули преданностью, и она уткнулась своим мокрым носом в ладонь мужчины. – Далеко собралась, Иамзе?

– Я хотела прогуляться.

Вдруг меня дёрнуло током, и я вся задрожала, еле сдерживаясь, чтобы не показывать свой страх.

– Через окно? – усмехнулся тот, поглаживая свою псину между ушей.

– Меня не выпускали.

Я вдруг почувствовала себя виноватой. Рядом с этим мужчиной я чувствовала себя никем. Обычной пылью, в которую он превращал всех окружающих, стоило ему только появиться рядом.

– Они выполняли приказ, а вот ты ослушалась. Я тебя накажу, чтобы впредь выполняла мои приказы.

– Я вам не слуга.

Меня уже затрясло от злости. Как он посмел? Почему он думает, что я должна ему подчиняться? Пусть слугам своим приказывает, они ведь прислуживают ему и получают за это свою зарплату.

Вдруг у него зазвонил телефон. Не обращая на меня внимания, он ответил и отошёл в сторону. О чём-то громко и злобно с кем-то разговаривал на неизвестном мне языке. Я пыталась прислушаться, но не находила хоть одного знакомого мне слова. У нас в доме жили семьи кавказской национальности, но их язык не был похож на тот, на каком говорил Давид.

Спустя пару минут он убрал телефон в карман, посмотрел на меня и крикнул:

– Охранять! – а потом развернулся и пошёл в дом.