Давай попробуем вместе

Как ни странно, я старательно вслушиваюсь в детскую болтовню. Соглашаюсь, что тараканы действительно гадость, «Лего» – клево, но дорого, а красивой, но вредной Наташке весной нужно будет посадить за шиворот мохнатую гусеницу, чтобы не задавалась. То-то будет визгу… Жаль, что зимой гусеницы спят… Я смотрю на живую подвижную мордашку чужого мальчишки и чувствую странную тоску оттого, что давно покинул светлый мир, где жили добрые собаки, огромные рыжие коты, вредные девчонки, мохнатые гусеницы и разноцветные дворцы… Мир, где не было места грохочущему злу. И возможно, оттого, что невольно в моей памяти всплывает другой, полный жгучей ненависти мальчишеский взгляд, я впервые в жизни жалею, что не волшебник и не могу защитить этого славного пацана от изощренной жестокости, с которой ему предстоит не раз столкнуться в этом уродливом взрослом мире…

Помимо воли я зажмуриваюсь, обхватив руками затылок, отчаянно трясу головой. Я не могу, не хочу думать об этом…

– Что с тобой? – спрашивает он, легко касаясь моего плеча. – Все еще больно?

– Немного.

– Это была плохая собака.

– У нее плохой хозяин, – отвечаю.

Пацан соглашается.

– Михаил, иди ужинать, – зовет мать, появившись на пороге.

Мальчишка тотчас подтягивается, как маленький солдатик, сделавшись неуловимо старше.

– Вы будете с нами? – вежливо интересуется женщина, но в гаснущих серых глазах таится усталость и молчаливый намек, прекрасно мною понятый.

– Нет, спасибо. Мне пора.

– Ты придешь достроить крепость?

– Марш, я сказала! – В тоне матери вскипает раздражение, и пацан тотчас исчезает.

Я, как рак, пячусь задом. Тороплюсь уйти, чтобы остаться наедине с шепчущими призраками ночи. Тороплюсь прочь, потому что вдруг понимаю: мне не хочется этого делать… И это неожиданное открытие страшит сильнее вынужденного одиночества. Я дергаю куртку с вешалки. Она, как назло, не поддается. Я дергаю сильнее.

Бабах!

Я отскакиваю, приняв боевую стойку. И снова чувствую себя полнейшим кретином. Вешалка с грохотом падает вниз. В стене, в местах былого крепления, пулевыми ранениями зияют две дыры.

– О, черт…

Мои уши пламенеют парой факелов. Я уже забыл, когда в последний раз робел под удивленно-насмешливым женским взглядом. И теперь прикусываю кончик языка, чтобы не дать вырваться наружу вместе с досадой выражениям, которые не стоит произносить в приличных домах. А именно они почему-то и приходят на ум в первую очередь.

– Простите, – бормочу я, исследуя злополучные, потравленные временем шурупы. – Я приду завтра и починю. Видите, они были старые, разболтались… Она все равно бы упала… А я куплю новые и сделаю…

– Нет, не нужно… Право, не стоит беспокоиться… Ничего страшного. Мне не впервой забить пару гвоздей…

– Мне тоже. Какой у вас адрес? Я не поглядел на номер дома.

– Колодезная, семь.

– А квартира?

Она произносит и этот номер, скороговоркой, лишь бы я отвязался и ушел, пока не свернул еще что-нибудь. А в недоверчивых серых глазах я читаю уверенность, что к завтрашнему утру я позабуду все свои обещания. Иначе молчала бы как партизан. Эта женщина соткана из подозрительности, гордого одиночества, независимости и воли – всего, что скорее отталкивает, нежели привлекает мужчин. Мне даже кажется, что она чувствует неловкость за свою недавнюю беспомощность. По мне, это глупо. Женщина должна, хоть иногда, быть беспомощной. Впрочем, это мое частное мнение. С ним не обязательно соглашаться. И притягивает меня вовсе не хозяйка дома, а груда разноцветных кубиков, из которых можно построить свой собственный радужный мир давно позабытых надежд и волшебных снов… Да вихрастый пацан, для которого война – всего лишь звук, слово, картинка в книжке, надпись на песке, стираемая босой загорелой пяткой… И что-то еще, названия чему я пока не знаю, не могу осязать, но к чему отчаянно стремится нечто внутри меня, нечто, похожее на сон…

«Ты придешь достроить крепость?»

Я невольно оборачиваюсь. Из беззащитно не-зарешеченного окна струится теплый оранжевый свет. Я зачем-то встаю в этот магический квадрат солнца среди ночи, словно пытаюсь отогреться в его неведомых лучах…

В ту ночь я вышел во двор по малой нужде.

– Солдат…

Шагов я не услышал, хоть моему развившемуся слуху мог бы позавидовать слепой. Только шорох листьев под легким дуновением ночного ветерка да скрип цикад, казавшийся чем-то фантастическим, вызывавший мучительный приступ ностальгии по мирному летнему отдыху, в котором не было ни выстрелов, ни ночных дозоров… И вдруг тихий шепот:

– Солдат…

Я молниеносно вскинул автомат, вглядываясь в темноту.

– Не стреляй, я без оружия.

Передо мной, как из-под земли, появился мальчишка. Тот самый, за мать которого я пытался заступиться днем.

– Вот. – Он достал из-за пазухи булку и сунул мне в руки. – Это только тебе.