Давай попробуем вместе

Они напали на меня одновременно – человек и зверь. Человека я тотчас отправил на землю, почти на то самое место, где только что приходил в себя пес. Но собака, изловчившись, успела-таки цапнуть меня за ногу оставшимися, довольно острыми зубами. Как раз поверх недавно затянувшейся раны. Не сдержавшись, я взвыл от режущей боли и что есть силы ткнул зверю в глаз… Сомкнутые на моей ноге челюсти медленно разжались. Искалеченная псина, застонав, как раненый боец, отползла в сторону.

Мне стало не по себе. Я с омерзением вытер ладонь о джинсы, ловя себя на мысли, что мне жаль животное, а вот хозяину я с удовольствием вломил бы еще и еще, превращая самодовольное рыло в горячее бурое месиво…

– Перестаньте, прошу вас! – раздается за спиной женский вскрик. Это меня окончательно отрезвляет. Пошатываясь, я медленно отхожу в сторону.

Мужик поднялся с земли и, подхватив собаку на руки, бросился наутек, плачущим тоном призывая милицию, которая почему-то не спешила появиться.

Выброс адреналина в мою кровь постепенно иссяк, уступая место слабости такой чудовищной, что я с трудом дотащился до лавки. Правая брючина намокла, потемнела и стала колом, к боли в ноге постепенно прибавлялся озноб, расползающийся вверх по телу, кусающий сотней невидимых, но острых, как собачьи зубы, игл.

Я испытал удовольствие, ударив человека. А я в тот миг перестал им быть. Пусть на секунду, но я вновь сделался зомби. А он – моим противником, врагом, мишенью… И я хотел бить его… Этот привкус азарта, он все еще у меня во рту… Я хотел боя…

– Вам плохо? – Женщина склоняется надо мной. Та самая…

Мне вдруг захотелось довериться ей, как существу случайному, незнакомому, почти инопланетному, потому что вскоре ее навсегда растворят пространство и время… Рассказать, что мне действительно плохо, но не оттого, что болит нога. Это можно вытерпеть. Гораздо тяжелее, невыносимее то, что терзает изнутри, кладбищенской крысой разъедая мозг…

– Вам плохо?

Я поднимаю голову, заранее зная, что буду молчать, как пленный на допросе. Женщина откинула капюшон, и я теперь вижу ее лицо. Должно быть, ей около тридцати. У нее большие глаза, серые, как предгрозовое небо. Печальные и усталые, с темными разводами от подтекшей косметики. Короткие светлые волосы, соломой взъерошившиеся на макушке и висках. Увядшие щеки, блеклые губы. Она, нагнувшись, касается моей ноги, и я невольно вскрикиваю от резкой боли.

– Господи, – слышу я тихий вздох, словно шелест сухих, трепещущих на ветру листьев. – Она вас укусила…

– Вам больно?

Это уже другой голосок, звенящий от пережитого испуга. Я открываю глаза и встречаю вдумчивый, не по-детски серьезный взгляд из-под бахромы мохнатых ресниц, на кончиках которых поблескивают капельки влаги.

– Вы очень смелый. Я ужасно боюсь злых собак.

– Надо бояться злых людей. – Я гляжу на его кругленькую мордашку, внезапно ощутив, как что-то щемит внутри. Может, оттого, что прежде меня никто так почтительно не называл «вы», и мне неловко от этого, будто я внезапно состарился. – Давай-ка лучше на «ты», – говорю я, чувствуя, как боль медленно уходит. И он согласно кивает. А я думаю, что это глупо. Ведь наша встреча – всего лишь маленький эпизод из кинофильма жизни. Больше мы не увидимся. И мне странно, что я вообще размышляю об этом. Мне всегда были безразличны коротко остриженные усталые полноватые женщины и маленькие дети…

– Вы можете встать? – Она протягивает руку. – Рану нужно продезинфицировать. Пойдемте… – Испуг в ее голосе сменился решительной непреклонностью. И эта метаморфоза кажется мне забавной.

– Вы полагаете, что собачий укус сделал меня инвалидом?

– С этим не стоит шутить. У вас кровь…

– У всех есть кровь.

– Пожалуйста, – пацан вдруг просительно-настойчиво дергает меня за рукав, – надо помазать йодом. Иначе в рану попадет инфекция, и ты умрешь.

– А ты не хочешь, чтобы я умер? – зачем-то спрашиваю я, словно это имеет какое-то значение.

– Нет, – отвечает он очень убежденно.

Я перехватываю настороженно-внимательный взгляд женщины. Какую-то долю секунды мне кажется, что она сейчас возьмет сына за руку и быстро уйдет, но вместо этого она произносит:

– Вставайте.

– Вставайте, – эхом повторяет пацан, обхватывая мой палец ладошкой в мокрой варежке. И я почему-то повинуюсь.

– Как тебя зовут?

– Миша. А тебя?

– Слава. И как далеко мне хромать?

– До соседнего подъезда. Невысоко – первый этаж, – отзывается мать.

А мальчишка, хихикнув, объявляет:

– Моего папу тоже зовут Слава.

– Здорово. И что он скажет на мой незапланированный визит?

– А его сейчас нет. Он в Америке работает. Уже очень давно.

– Помолчи, – твердо приказывает мать, и сын послушно затихает.