Дашкова

Сама Екатерина Романовна, впрочем, полагала, что императрица воздает ей за прошлые страдания: «Может быть, она только теперь узнала, что, кроме болота в окрестностях Петербурга, мне принадлежит только деревянный дом в Москве, или же, не будучи более под влиянием Орловых, она хотела увеличить мое благосостояние»{694}. Опасное заблуждение. Дашкова рассматривала очередной аванс как давно заслуженную награду и развязывала себе руки на будущее в тот самый момент, когда Екатерина II пыталась их связать.

«В плачевном состоянии»

Такое несовпадение взглядов повело к крайне печальным последствиям. Уже весной 1773 г. княгиня неожиданно оказалась с детьми на даче в Кирианово и почему-то не могла выехать в Петербург. Летом она не сумела лично поздравить императрицу с военными победами. А осенью – вынуждена была отправиться в Москву, где пребывание носило характер новой опалы.

В «Записках» об этих перипетиях говорится крайне бегло, так, словно Дашкова заглянула в Петербург, получила подарки и уехала в Первопрестольную, как только последствия Чумного бунта были изглажены. «Я наняла очень посредственный дом, купила, мебель, белье, кухонную посуду и наняла людей в дополнение к тем, которые приехали из Москвы; но не могу сказать, чтобы все устроилось удобно и приятно для меня». Это единственная фраза, которая позволяет заметить, что дела шли не вполне гладко. Между тем Московская чума кончилась еще к зиме 1771 г. Если наша рачительная героиня намеревалась вскоре покинуть Северную столицу, следовало переждать у сестры. Наем дома и покупка всего необходимого – солидная трата денег – свидетельствовали о намерении остаться. Однако княгиню что-то тревожило.

Любопытные сведения сообщил декабрист М.А. Фонвизин, племянник Дениса Ивановича, драматурга и ближайшего сотрудника Панина по Коллегии иностранных дел. «В 1773 или 1774 г., – писал он, – когда цесаревич Павел достиг совершеннолетия и женился… граф Н.И. Панин, брат его фельдмаршал П.И. Панин, княгиня Е.Р. Дашкова, князь Н.В. Репнин… митрополит Гавриил и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целью свергнуть с престола… Екатерину II. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную ему Паниным конституцию, утвердил ее своею подписью и дал присягу… Душою заговора была великая княгиня Наталья Алексеевна, тогда беременная». Один из секретарей Н.И. Панина – П.И. Бакунин – выдал императрице заговорщиков, Екатерина вызвала к себе Павла, который, испугавшись, передал матери список заговорщиков, но она демонстративно бросила бумагу в огонь, заявив, что не желает знать этих людей{695}.

Рассказ Михаила Фонвизина, переданный со слов дяди, изобилует неточностями и анахронизмами. Из-за этого некоторые исследователи склонны не придавать ему значения{696}. Другие, напротив, видят в словах декабриста подтверждение реально существовавшего заговора{697}. Племянник драматурга слил воедино несколько заговоров. В одном принимали участие братья Панины, а другой, более поздний, сложился в среде молодого окружения Павла Петровича в 1775–1776 гг. «Душой» последнего и была беременная супруга наследника Наталья Алексеевна.

Вопреки мнению биографов Дашковой, рассказ Фонвизина – далеко не единственный источник о комплоте 1772 г.{698} Британский посол сэр Роберт Гуннинг сообщал в Лондон 28 июня 1772 г. о цепи неудачных придворных заговоров в России. Правительство удовольствовалось наказанием рядовых членов. Среди влиятельных лиц, «руководивших предприятием», назывались братья Панины и княгиня Дашкова, но Екатерина предпочла «не разглашать дела»{699}. 4 августа дипломат продолжал рассказ: «После предпринятых мною разысканий у меня не остается сомнений в существовании нескольких заговоров… Императрица знает, что во главе оных стояли люди высокопоставленные. Впрочем, по некоторым соображениям, она не желает до конца прояснять все обстоятельства сего»{700}. С завидной регулярностью повторялась ситуация времен Хитрово и Мировича – теневые фигуры были известны, но их боялись тронуть.